– Я принимаю ваши извинения, Иван Федорович, – благосклонно произнес камергер, тоже поднявшись с места. – Вы действительно опытный капитан, и к тому же являетесь основным инициатором Первого кругосветного путешествия, осуществляемого кораблями русского флота. Поэтому считаю несправедливым лишить вас возможности успешно завершить его. Да и повинную голову, как известно, меч не сечет… Посему любезно прошу вас, уважаемый Петр Иванович, – обратился он уже к губернатору, – прекратить дело в отношении капитан-лейтенанта Крузенштерна… – (тот облегченно проглотил застрявший в горле комок) – …но только после того как он принесет мне… публичные извинения.
– Я непременно сделаю это, Николай Петрович! – снова вскочил Крузенштерн. Глаза его увлажнились от счастья. – Сегодня же, в кают-компании «Надежды»! В присутствии всех офицеров, ученых экспедиции и членов торговой миссии! – с готовностью выпалил он.
– Ну что же, – многозначительно изрек губернатор, подытоживая неофициальное совещание, – пожалуй, я исполню просьбу многоуважаемого мною камергера Резанова. – По лицу губернатора было видно, что он и сам остался весьма доволен столь благополучным исходом дела, проведенного им по просьбе придворного вельможи, который, по слухам, дошедшим до него от друзей из Петербурга, был близок к самому императору АлександруI.
* * *
Резанов свое обещание сдержал: приказ об исключении Воронцова из состава торговой миссии подписал только после предварительной договоренности о его обустройстве с вернувшимся в Петропавловск губернатором. Тот, буквально источая волны радушного гостеприимства, охотно согласился приютить опального графа – на время, до первой же оказии переезда в Русскую Америку, – в своем довольно просторном доме. Его супруга, сильно истосковавшаяся по общению с жителями стольного Петербурга, несказанно обрадовалась нежданному постояльцу, который вдобавок оказался еще и аристократом.
Благодаря все тому же губернатору разрешился наконец вопрос и с Кабри, беглым французским матросом, нелегально обретавшимся на шлюпе. Когда корабли экспедиции покидали гостеприимный остров Нукагива, тот тайно проник на «Надежду» и был обнаружен членами экипажа лишь в открытом океане. Будучи вне себя от гнева, Крузенштерн пообещал тогда высадить наглеца на первом же встреченном по пути на Камчатку острове. Однако когда шлюп причалил к Гавайским островам, Кабри упал капитану в ноги, умоляя пощадить его. Оказывается, он заметил на берегу знакомого английского миссионера, который, по словам беглеца, непременно передаст его капитану первого же французского судна, и тогда на родине ему не избежать виселицы. Сжалившись, Крузенштерн махнул на приблудного француза рукой: согласился оставить его на шлюпе до лучших времен. К тому же тот не зря ел казенный хлеб: оказался опытным и расторопным матросом.
Теперь же, по прибытии в Петропавловск, Крузенштерн обратился к Кошелеву с просьбой избавить его от беглеца, и губернатор взял того к себе на службу в качестве лакея (в те времена в барских домах считалось модным иметь слугу-француза). А Софья Михайловна, супруга губернатора, тут же определила Кабри в услужение к постояльцу-аристократу.
* * *
Алексей Михайлович готовился к переезду. Он собирал и сортировал свои вещи, не так уж чтобы и многочисленные, а Кабри тщательно упаковывал их и сносил в катер, который, по случаю долгожданного избавления от ненавистного соперника, «любезно» предоставил им Крузенштерн.
Взяв в руки цепочку с ошейником Макаки, Воронцов ненадолго задумался, а затем решительно присовокупил поводок к очередной стопке отсортированных вещей. «Сохраню. В память о заслугах Макаки перед нашим родом», – горестно вздохнул он.
Когда сборы были почти закончены, в дверь негромко постучали, и после разрешительного возгласа графа: «Входите!» в каюту нерешительно протиснулся Григорий Иванович Лангсдорф, сопровождаемый Андреем Петровичем Шуваловым.
– Мы, кажется, не вовремя, Алексей Михайлович… – стеснительно проговорил ученый, окинув взглядом стопки еще не упакованных вещей. – Просто, извините, не смогли не попрощаться с вами перед грядущей вашей одиссеей…
