16 декабря 1866 г. Резиденция Министерства иностранных дел. Дворцовая площадь. Санкт – Петербург.
– Ваша светлость, извольте чаю! – секретарь, державший поднос на пальцах одной руки, как заправский лакей, сохраняя равновесие, приоткрыл массивную дверь и полубоком проник в кабинет.
– Благодарю, Александр Карлович. Вы как всегда кстати… – промолвил человек, восседавший за громадным рабочим столом, обитым зеленой тканью, на котором согласно только одной ему известной системе были разложены бумаги, большая часть из которых составляла государственную тайну.
Сторонний взгляд непосвященного человека мог бы сложить мнение о хозяине кабинета, как о человеке чиновничьего племени, добряке из какой-нибудь столичной конторы, которого прислали в некий забытый богом уездный городишко с ревизией кипучей деятельности проворовавшегося градоначальника.
Немного полноватое, соответствующее возрасту лицо; небольшие, но живые глаза, уголки которых несколько приопущены, с интересом обращали внимание на все подробности окружающего мира из-за стёкол очков; слегка ироничная улыбка, сопровождавшая мыслительный процесс в ходе прочтения бумаг; ухоженные руки, с профессиональным проворством справляющиеся с пером – все эти подробности указывали на аккуратного и спокойного государева человека. Мнение это, однако, стало бы чрезвычайно обманчивым, только его обладатель смог бы глянуть на князя в деле – то ли на приёме посольском, то ли на переговорах. За этим добродушным и покладистым видом скрывался напористый и неуступчивый человек, державший в уме сотни вариантов развития событий, знавший всех влиятельных особ Европы, сам влиявший на принятия решений при русском дворе и не только.
– Соизвольте, пока горячий… – Александр Карлович за годы своей службы успел изучить вкусы и пристрастия своего неизменного начальника и безошибочно научился их предугадывать. В этой черте секретаря просматривалось не плебейство, но искренняя преданность и уважение. Нынче у князя разболелось горло, он страдал сухим кашлем и старался не выходить за пределы здания на Дворцовой площади, где располагалось министерство иностранных дел. В очередной раз, услышав за дверью приглушенный кашель, секретарь министра Александра Михайловича Горчакова принялся собирать поднос, истребовав кипятка у кухарок снизу.
– Замечательно, замечательно… – задумчиво произнёс Горчаков, оторвав взгляд от бумаг, которые он внимательно изучал перед этим.
– Намедни с матушкой советовался, она бруснички велела передать. Сказала – кашель как рукой снимет. Велела вприкусочку, вместо сахара.
– Вы, Александр Карлович, печётесь обо мне лучшим образом, чем моя покойная супруга в своё время, – с нотой благодарности произнёс министр.
– Как же иначе, Ваша светлость, как же иначе…
Секретарь бесшумно поставил хрустальную вазочку с брусничным вареньем возле чашки с чаем на полированный столик рядом с диваном, и, между прочим, добавил:
– Из Зимнего корреспонденцию доставили ответную, от Государя. Сей момент принесу.
Через минуту на другом, меньшего размера, серебряном подносе, специально предназначенном для почты, секретарь принёс запечатанный сургучом конверт.
– Очень хорошо. Этого ответа я третий день жду, – Горчаков посмотрел сквозь конверт на окно, определив расположение депеши, и уверенный в её последующей целости, вскрыл конверт канцелярским ножом с ручкой слоновой кости, сломав предварительно сургучную печать с царским вензелем.
Не привыкший к назойливости, секретарь министра иностранных дел удалился к своему рабочему месту, оставив Горчакова наедине с документом.