– А такое вообще бывает? – удивился Яков, видевший много разных проявлений психических расстройств, но про такую потерю памяти никогда прежде даже не слышавший. – Я не о выздоровлении, а о сочетании симптомов. Такое бывает?
– Все когда-нибудь случается впервые, – пожала плечами Полина.
– Сколько ей может быть лет? – спросил тогда Яков.
– На мой взгляд, двадцать два – двадцать три года… Хорошо сложена, – добавила Полина Берг через мгновение. – Физически здорова. Кожа чистая. Никаких приметных особенностей: ни шрамов, ни отметин. Нет даже родимых пятен. Ногти ухожены. Что-то еще?
«Что-то еще?.. О, много чего еще, госпожа Берг! Но, похоже, главное я уже понял».
– Скажите, Полина Андреевна: ей, вашей пациентке, нужна сейчас какая-нибудь медицинская помощь?
– В общем-то нет, – пожала плечами Полина Берг. – Она даже не простудилась, представьте, а ведь, со слов вашего помощника, пролежала без сознания несколько часов на снегу при температуре, близкой к нулю. Обморожений тоже нет. Другое дело – амнезия. Я сомневаюсь, что пациентка сможет обойтись без посторонней помощи, она практически ничего не знает об окружающем мире. Но и в психиатрической лечебнице ей делать нечего. Полагаю, лучшим решением для нее стал бы институт профессора Вайнштейна. Лев Маркович занимается как раз такими сложными случаями. Расстройство памяти, деперсонализация…
День получился насыщенным. 3-я Градская больница, Особое бюро, городское полицейское управление, Шлиссельбургская академия, Сыскной приказ. Телефонные разговоры, личные встречи, чтение документов – протоколы, показания, экспертизы – и изучение вещественных доказательств. Однако к пяти часам пополудни Яков устранил практически все чреватые осложнениями проблемы, а также разногласия «заинтересованных сторон» и, главное, перевел «Дело о четырех телах в парке Шлиссельбургской академии» в разряд совершенно секретных, попутно изменив формулировку с «убийство двух и более лиц» на «смерть группы лиц вследствие несчастного случая» с подзаголовком «невыявленный природный феномен». Сделать это оказалось непросто, но Яков умел настоять на своем и как раз в пять часов по новгородскому времени получил от министра внутренних дел, который по старинке все еще именовался боярином Сыскного приказа, карт-бланш «черт знает на что». Дело облегчалось тем, что личности погибших по-прежнему оставались неустановленными, но уже было понятно, что это не политика, не шпионаж и даже не обыкновенное убийство. В деле не было состава преступления – во всяком случае, пока его обнаружить не удалось, – но ощущался значительный общественный интерес, который следовало принимать в расчет.
Получив в канцелярии министра все необходимые бумаги, Яков вернулся в Бюро и встретился наконец с профессором Лукомским, с которым до этого лишь дважды говорил по телефону. Лукомский к приезду Якова как раз завершил трехчасовое исследование вещественных доказательств и был готов ознакомить столоначальника с некоторыми предварительными выводами.
– Кроем платья похожи на венецианские или флорентийские, третьего – начала четвертого десятилетий восемнадцатого века, – сообщил профессор, поправив пенсне, – но с нетипичной формой рукавов, а вышивка на костюме мужчины скорее парижская. Украшения же, вероятно, франкские и флорентийские семнадцатого века… И вот еще что. Шелк, на мой взгляд, аутентичный, миланского производства, и это более чем странно. Ткацкие фабрики в Милане, насколько я помню, закрыли еще в середине прошлого века, а эти образцы выглядят совершенно новыми. Я, разумеется, не эксперт, господин Свев, но, по-моему, все это, – профессор обвел рукой разложенные на столах платья и другие детали женского и мужского туалета, – сшито не так давно, из недавно произведенных тканей…
Потом профессор перешел к частностям, то есть к типу использованных при шитье ниток, ниточному соединению деталей, фурнитуре, золотому и серебряному шитью, рисункам на ткани, характерным особенностям нижнего белья и прочим подробностям, на обсуждение которых ушло чуть ли не полтора часа. Разумеется, все это было более чем любопытно, но основные выводы Яков сделал еще в начале беседы и продолжал общение с Лукомским из одной лишь вежливости. Между тем наступил вечер, и оттягивать далее посещение «единственной выжившей в инциденте» стало уже невозможно. Поэтому Яков аккуратно – чтобы, не дай бог, не обидеть уважаемого профессора, – завершил обмен мнениями и, взяв с Лукомского подписку о неразглашении, проводил старика не только до дверей столоначальства, но и до выхода из здания, в котором квартировало Особое бюро.
