— Возможно. Возможно, ты и прав. — Яков явно был готов к этому вопросу.
— А тебе так нравится с ней общаться, потому что она всегда с тобой во всём соглашается. Ты сейчас сам видел, как она просто цитирует тебя единственного, на ходу. У неё нет ничего собственного, я даже не знаю, понимает ли она то, что говорит. И то, во что, ты говоришь, верит. — Пирм продолжал добивать Якова.
Но Яков был только рад этому разговору.
— Видишь ли. Всё что я говорю, это ведь не бредни. Это точка зрения, продуманная годами. Я не сочиняю на ходу. Я много читал, писал, думал наедине с собой. И теперь я вышел к людям с этим. — Яков замедлил темп разговора. — Но другим часто на осознание того, что я даю им в разжёванном виде, нужны годы. А очень многие в принципе неспособны это осознать. Но не Азия. Она настолько быстро насыщается этой правдой, как губка. Через пару лет она способна стать достойным лицом революции. Если ты думаешь, что она пустышка, то она очень быстро наполняется смыслом. Она уже знает про революцию больше многих в Организации. Если меня не станет, кто, как не она способна будет дальше нести пламя революции и не сойти с нужного пути. Есть и другие умные люди, ты, Джерри, например. Но не можем, же мы идти в бой вдвоём. — И оба засмеялись над шуткой Якова.
— И ты уверен, что она тебя не использует? Что она способна и достойна своего положения?
— Я сам вёл с ней дискуссии. Она способна так вертеть фактами! Но в том, в чём она уже разобралась, ей нет равных. Правда, Азии нужно ещё учиться. Она всё понимает. Если бы она не понимала, я бы просто не смог с ней общаться, ты же знаешь меня. — Джерри кивнул знак согласия. Яков продолжал. — Я с Азией могу дискутировать на очень разные темы, она поразительно хорошая ученица. Кроме разве что философии и глубинных наук. Но мне это не столь важно. Я ей прощаю. Она настолько умна, насколько может быть умной девушка.
— Философия. Глупость. А помнишь, Яков, как ты раньше увлекался этой псевдореальностью. Сколько времени ты провёл за продумыванием мирозданческих выкладок, зачем оно тебе нужно, — насмехался Джерри Пирм.
— Как же нет. Я люблю мыслить. Философия — зарядка для ума. Кроме того, приятно ощутить себя умнее других. Ты забыл, я же вождь. А люди не пойдут за тем, кто глупее их. Всё равно: сильный, слабый, высокий, низкий. Люди хотят видеть гения вождём. Не просто отличника и всезнайку, а именно обладателя незаурядного и выдающегося интеллекта. Но я не прошу, чтобы глубинная философия была понятна всем. Её даже я сам слабо понимаю. Но она необходима.
— Ты так станешь неофаталистом, — возмутился Джерри Пирм.
Яков спохватился, вспомнив, что его старый друг и приятель ещё и церковник.
— Да, постулаты Святой Веры незыблемы. — Яков соврал, но этого было достаточно для Джерри, чтоб закрыть эту тему.
Азия, попрощавшись, поспешила покинуть Сиридар. Здесь, на сиридарской земле она была в большой опасности.
Девочке было страшно возвращаться в Омикрон. Сама бы она никогда на это так сразу не осмелилась. В этом было столько личного, намного больше, чем даже думала она себе. Прийти к Райану первой. А если у него уже кто-то есть? А если он забыл её и давно не один?
Но, несмотря на сковывающую неловкость, девочка все, же принялась исполнять пожелания Якова. Думать, что так надо, потому что так сказал вождь, легче, чем делать то, чего ты хочешь и отвечать за свои поступки.
"Как сложно всё это, и почему он оставил меня одну", — нервничала Азия.
У Азии был свой штаб, не меньше, чем у Якова. Достаточно вспомнить Врача. Были и другие люди, которые подчинялись её прихотям, просто помня, кем она является.
Азия предпочитала неофициальное общение.
"Почему моим капризам так охотно подчиняются. Почему Яков это делает. Неужели ни у кого нет желания проучить капризную девчонку". Азия всё больше думала и удивлялась. Оставалось место для непонимания и для принятия ситуации такой, как есть.
"Я бы такую, как я, не выдержала". А уж вытерпеть пришлось девочке за свою жизнь многое. Сейчас Азия для развлечения продумывала ситуацию, при которой ей пришлось бы встречаться с самой собой. Жить с собой в одном доме, спать в одной постели. Так, как будто это был бы другой её клон. Для неё это был страшный выбор, как бы ей было с собой тяжело. Эти умноженные на два капризы и возведённая в квадрат беспомощность.
