Там был и мужчина в деловом костюме (Алан заметил, что тот гораздо хуже, чем его собственный; но ведь у манекена не было Алисы, чтобы одевать его). Он стоял в углу комнаты, голова повернута к окну, к Алану. Он как будто усмехался, нет, насмехался над Аланом.
А третья, самая близкая к нему фигура, была обнаженной. Алану стало стыдно, что он смотрит на нее, словно это не женщина, а какой-то предмет, кусок мяса. Хотя погодите-ка, это ведь и есть предмет, манекен, так в чем проблема? Ее грудь представляла собой две идеальные симметричные выпуклости, каких не бывает у живых людей; но почему Алану так хотелось смотреть и смотреть на них? Ноги у нее были длинными и гладкими, без единого волоска, на красивом, по-настоящему красивом лице застыла улыбка, робкая и застенчивая, которая делала его таким невинным, что казалось, женщина нуждается в защите. Хотя, скорее, она была просто глупой.
Манекен стоял в согнутом положении, опираясь рукой о пол, будто йог в какой-то неестественной позе, и теперь Алану казалось, что мужчина в углу на самом деле скептически улыбается, разглядывая ее зад. Кто бы на его месте не улыбался, разглядывая задницу? А маленький мальчик в спортивном костюмчике просто умирает от хохота, глядя на это.
На головах у них были маленькие красные колпаки Санта-Клауса, будто манекены являлись частью новогодней декорации или участниками рождественской вечеринки.
В этот самый момент раздался собачий лай, он был очень громким и очень сердитым, как будто пес защищал свою территорию и семью от вторжения. Шторы быстро, невероятно быстро закрылись, Алан снова оказался в полной темноте, лестница упала в одну сторону, а он полетел в другую.
— Я умираю, — подумал он совершенно отчетливо, — я падаю в темноту.
Сейчас он разобьется. Интересно, а смерть — это больно? Но его это совсем не расстроило, он сам не понимал почему. Мозг подсказал ответ: «Господи, Алан, неужели ты не понимаешь, в какой ты депрессии?», но он постарался как можно быстрее выбросить это из головы. Времени на депрессию не было, к тому же он не хотел, чтобы именно такой была его последняя мысль перед смертью.
Но он не умер, теперь он это ясно понимал. Он упал совсем недалеко и лежал на небольшом цветнике, который еще недавно с такой любовью возделывали Барбара и Эрик.
Лай продолжался; он доносился из дома, поэтому Алан чувствовал себя в относительной безопасности. А вдруг собака вырвется наружу? У Алана не было времени даже забрать лестницу (Пусть подавятся!), он вскочил на ноги, и только добежав до спальни, понял, как сильно ударился и как болят его синяки.
— Ты все-таки заставил их выключить музыку, — проговорила Алиса в темноте. Ее голос из-под пухового одеяла звучал мягко и уютно. — Отличная работа.
— Да, — ответил Алан. — Только, кажется, я разбудил их собаку.
Этой ночью Алану снилась женщина-манекен. Он ничего не мог с этим поделать. Ему снилась ее грудь, почему-то он точно знал, что она гораздо крепче, чем у Алисы. Во всяком случае, так он помнил. Манекен казался слишком красивым, слишком округлым, слишком хорошо сложенным, чтобы быть настоящим человеком. Ну и что, что это не человек. Это лучше, чем вообще ничего. Ему снилось, что ее гладкая кожа покрыта нежными волосками и мягкая, как шелк. Снилось, что манекен улыбается ему.
Проснувшись рано утром, Алан сам удивился, каким свежим он себя чувствовал. И настроение было хорошим. Облака рассеялись, теперь он знал, что они окончательно исчезнут, если он не будет о них думать. С этого дня он снова станет счастливым и даже не вспомнит о том, что именно делало его таким несчастным. Алан вспомнил про грудь и улыбнулся, потом посмотрел на спящую Алису и снова улыбнулся, будто благословил ее. Он чувствовал, что встречает новый день в полном спокойствии. За соседской дверью тоже было тихо: ни лая, ни музыки, всё как обычно.
Он подошел к машине. Лестница стояла у гаражной двери. Соседи принесли ее обратно. Как мило. Соседи принесли лестницу обратно. Зашли к ним и принесли ее обратно. Они улыбались, как мило с их стороны. Они улыбались, а еще там была грудь. Соседи приходили сюда, они вышли из своего безмолвного мертвого дома, пробрались ночью в его сад, в его частное владение, и даже, наверное, подходили к входной двери, оставив на его дверном коврике свои следы, вытирали свои пластмассовые руки о ручку его двери. Как мило. Соседи были рядом, в темноте, пока он спал, пока спала вся его семья, пока все они спали и ни о чем не догадывались. Они принесли обратно лестницу. Они снова хотят видеть его у себя. Он опять может прийти к ним со своей лестницей, забраться к окну и смотреть, когда и сколько захочет. Они приглашают его.
