Амедео еле слышно прошептал:
— Без Аньезе мне жизнь не мила…
Возмущенная, донна Элоиза вскочила на ноги.
— Что только не приходится слышать, пресвятая мать всех ангелов! А до сих пор ты, значит, не жил? И ты смеешь заявлять своей собственной матери, которая носила тебя под сердцем целых девять месяцев, которая кормила тебя своим молоком, которая уже перенесла из-за тебя все возможные несчастья, что она зря убивала себя работой? Эта чертова Аньезе не сердце у тебя похитила, а мозги! Неблагодарный, жестокосердный сын — вот кто ты такой! Я не хочу тебя больше видеть, слышишь меня! Никогда! И не вздумай кончать с собой, как это делают артисты в кино, тебе придется тогда иметь дело со мной! А если ты будешь еще отравлять мне жизнь из-за твоей Аньезе, то так же верно, как то, что я стою сейчас перед тобой, я побегу в церковь и удавлюсь на глазах Господа Бога и всего Фолиньяцаро!
Амедео не смог сдержать своего возмущения. Он высвободился из материнских рук и, несмотря на то, что стоял посреди комнаты в одной ночной рубашке, проговорил с большим достоинством:
— Мама, ты бросила мне страшные обвинения… Ты стыдишь меня… Оскорбляешь мою Аньезе… Выгоняешь меня из дому…
Тут негодование взяло верх над благородной позой:
— Да что там! Покинутый Аньезе, покинутый тобой, неужели ты надеешься, что я буду продолжать жить?
Донна Элоиза, вся во власти материнской любви, проливая потоки слез, бросилась к сыну и стала душить его в объятиях:
— Пусть она покинула тебя, это обычное дело! Но твоя мама? Никогда в жизни! Если ты покончишь с собой, я тоже убью себя!
Ни один из них не верил в желание собеседника умереть. Но утешать друг друга так приятно! И донна Элоиза согласилась выйти из комнаты только после того, как Амедео поклялся отправиться на дежурство, не пытаясь приблизиться к церкви, где вероломная Аньезе готовилась нарушить данную ему клятву. Последний взгляд, который взволнованная мать бросила на сына, немного успокоил ее: Амедео принялся за принесенные ею бутерброды.
* * *
Гнев дона Адальберто не проходил. Встав до рассвета, он погрузился в долгую молитву, прося Создателя не дать восторжествовать несправедливости. Но Бог не внимал его трогательным призывам, и дону Адальберто ничего не оставалось, как пройти на кухню, чтобы выпить свой утренний кофе. Донна Серафина нашла, что он плохо выглядит, и не замедлила сообщить ему об этом громким и внятным голосом. Она проявила неосторожность, и дон Адальберто не преминул поставить все точки над «i»:
— А ты бы хорошо выглядела, если бы тебя заставили совершить гнусный поступок? Этот Агостини олицетворенный дьявол! Впрочем, он всегда был лживым и лицемерным. Я должен был бы, пожалуй, попытаться изгнать из него бесов.
— Если бы вы попросили Господа Бога вразумить вас?..
— Бедная моя Серафина, похоже на то, что Господу Богу есть о чем подумать, кроме любовных переживаний какого-то карабинера. А для меня вот что тяжелее всего: меня вынуждают принимать участие в людской мерзости, хотя я и знаю, что это мерзость.
Экономка поняла, что ее хозяин расстроен не на шутку, и попыталась успокоить его.
— В мое время из-за таких вещей не поднимали шума. Я вышла замуж за покойного Гульельмо, после того как видела его всего три раза… Наши родители обо всем договорились, так что…
— Так что ты дура, Серафина! Ты такая же мягкотелая, как эта глупышка Аньезе! А главное, ты совершила страшнейший смертный грех!
— Я? О, сладчайший Иисус!.. Какой смертный грех, дон Адальберто?
— Выйдя замуж за нелюбимого, ты пренебрегла заповедями Господа Бога нашего! Женщина, которая выходит замуж без любви, это продажная женщина, лишенная целомудрия! Не будет ей прощения!
— Но отец и мать…
— Ты, может быть, думаешь, что их призовут к тебе на помощь, когда ты предстанешь перед Высшим Судией?
— Не знаю…
— Но я-то знаю и говорю тебе, что ты одна должна будешь отвечать за свои прегрешения! Кроме того, посмеешь ли ты утверждать, что не обрадовалась, узнав о своем вдовстве, когда Гульельмо был убит во время битвы на Пьяве?
— Да, немножко… Он напивался и бил меня.
— Серафина, если мое мнение что-то для тебя значит, то знай, что тебе придется уплатить немалый долг и ты бы правильно сделала, если бы начала постепенно готовиться к жару чистилища! Погладила ты мою воскресную сутану?
