Не мог он и предполагать, какое значение приобретет его расширенное определение термина «образ» после того, как он распространит его на понятие «акустический образ». Образы могут переживаться как непосредственно (в понимании Юнга), так и свидетельствовать о невозможности их прямого (непредумышленного) переживания в сфере культуры. Социальный и культурный конструктивизм, закат вечных ценностей во многих сферах жизни, релятивистский характер постмодернисткого дискурса заставили сосредоточить внимание на образе, с его парадоксальным сочетанием вышеупомянутых качеств непосредственности, равно как и невозможности своего непосредственного переживания. Самость не только разделена и множественна, она даже звучит по-разному, в зависимости от контекста и выстроенных предпочтений. Произносимые человеком звуки будут иметь различное звучание, в зависимости от того, кто их будет слушать. Как я отмечал в своей рецензии, архетипический образ позволяет включать в одну фонетическую схему много смыслов, давая нам возможность говорить о «фонетизации образа». Кюглер – достаточно прозорливо мыслящий автор, отчасти по необходимости опирающийся на звучание, так что его обращение к анализу акустического фактора оказывает существенное влияние на философские размышления и клинические рассуждения. В этом отношении он осуществляет алхимический эксперимент, в процессе которого базовое исходное вещество (звуки) может рассматриваться в качестве материала способного к трансформации в нечто, представляющее собой более значительный интерес (не будем преуменьшать актуальность случая). Представьте себе беседу. Между собеседниками возникли определенные отношения. Имеет место общение, в котором присутствует психологическая динамика. Все это не вызывает удивления. Однако разговор имеет и свое собственное звучание, ритм, рисунок, осуществляется интенсивное и быстрое взаимное влияние, основанное на слуховом восприятии.
Ранее я уже упоминал о существовании проблемы передачи более широкому кругу лиц новых данных, появляющихся в пост-юнгианской психологии. В этом отношении работа Кюглера ознаменовала собой прорыв, выстраивая связь между юнгианской мыслью и структурализмом во многих областях, от антропологии до лингвистики, физики и лакановского психоанализа. Столь часто наблюдаемой в академических кругах тенденции, направленной на игнорирование и маргинализацию Юнга, можно противопоставить только научную работу, выполненную на таком же уровне. Кюглер нигде не преувеличивает его значение. Он не утверждает, что Юнг изобрел колесо. Но также не сетует на плагиат и не пытается игнорировать значимость юнговской мысли. Такой вполне уравновешенный и при этом достаточно убедительный подход представляется мне единственно правильным путем, по которому следует идти. Возможно, что Кюглер, подобно многим аналитикам-юнгианцам его поколения, устал от пренебрежительного отношения к Юнгу, характерного для антиюнговского направления, однако он продолжает изящно вести борьбу исключительно на интеллектуальном и концептуальном уровнях. Это следует считать одним из важных достоинств данной книги.
Мне хочется высказать свое мнение о возможном круге читателей этого нового, пересмотренного издания. Во-первых, это клиницисты всех направлений, а не только юнгианцы; они, подобно мне, при встрече с изложенными идеями будут вынуждены сами пересмотреть концепцию клинических взаимодействий. Более того, им придется обучиться более оперативному клиническому мышлению, связанному с эфемерной природой звука. Это будет очень хорошо, поскольку многие клинические статьи страдают многословным теоретизированием, имеющим – как представляется, по крайней мере – своей целью произвести определенное впечатление на коллег. Как я писал в своей рецензии, «клиницисты-практики, считающие, что они работают в рамках гуманистической традиции, должны помнить, что говорит не только пациент, но и тот язык, который действует через него».
Вторая группа читателей включает ученых, занимающихся психоаналитическими исследованиями (сюда относятся и юнгианские и постюнгианские исследования). Последние, не забывая о клинических корнях большинства изучаемых тем, рассматривают психологические идеи на интеллектуальном уровне. Книга Кюглера уже была на гребне моды; предполагается, что сохранится интерес и к ее второму изданию. К третьей группе читателей относятся философы и историки идей, связанных, главным образом, с психоанализом. Сюда же войдут философы-лингвисты и философы-аналитики, равно как философы и историки идей, относящихся к указанным областям. Способность Кюглера устанавливать связи и замечать тенденции повышает вероятность того, что люди третьей группы тоже войдут в круг читателей данной книги.
