Жители Ланде, принаряженные, с ветками и свечами в руках под пение гимнов прошествовали вслед за клириками в крестном ходе: сперва те, кого называли «viri hereditarii» — городские аристократы, важные, неповоротливые, сплошь в черном и сером, как стая ворон; за ними — торговые старшины и члены купеческой гильдии, ученые законоведы и цеховые мастера, и остальные — горожане и горожанки, прислуга, стражники, подмастерья, мелкие лавочники и поденщики, лоточники и бродяги. Потом все вернулись в церковь, и началась служба. По случаю праздника горело множество свечей; нефы были украшены зелеными ветвями, а на хорах висела облаченная в рубище «hungerdock» («кукла-голодарь») — дань традиции, пришедшей из германских земель вместе с Максимилианом Габсбургом.
Народ молился с благоговением, однако многие переговаривались совершенно свободно, не приглушая голосов, так что в храме стоял сплошной гул. Взгляды присутствующих все чаще обращались туда, где среди прочих именитых граждан Ланде рядом с Хендриком Звартом и его сестрой сидел их племянник. Прихожанки, молодые и старые, поднимались на цыпочки, чтобы рассмотреть его получше; задние ряды напирали, и толчея была ужасная.
И вправду школяр походил на весенний росток на черной земле: на нем был зеленый бархатный пурпуэн, украшенный шнурками и богатой вышивкой. Золотые монеты блестели на его вороте, запястья были перехвачены шелковыми лентам с колокольчиками на концах. Круглую шляпу с белым пером Андреас держал в руке, и темные блестящие волосы волнами ниспадали ему на плечи. Полосатые шоссы плотно облегали его стройные икры, а на башмаках, поясе и кошельке сверкали резные позолоченные пряжки. Кричащая роскошь, за которую ранее порицали Питера Зварта, обрела новое лицо в его внуке, и все поневоле должны были признать, что это лицо куда приятнее прежнего. А школяр хоть и имел вид гордый и пренебрежительный, но по его губам то и дело проскальзывала довольная улыбка.
Госпожа Мина поглядывала на него с беспокойством — ей казалось, что племянник держится слишком вызывающе. А Грит, затертая у дверей вместе с Сессой, говорила:
— Ох, Андрис! Такой он красавчик! Погляди-ка, есть ли здесь кто красивее и нарядней его? Как ему к лицу этот зеленый бархат! Что скажешь? Лиловый был бы не хуже. Ах, какой славный из него получился бы епископ!
И Сесса кивала и улыбалась, хотя ее пальцы до сих пор болели из-за того, что пришлось два дня кряду перешивать для Андреаса наряд покойного эшевена.
Ренье находился тут же: в сундуках Звартов нашлась праздничная одежда и для него. Но шутник накинул поверх рваный школярский плащ и красовался в нем, точно король в горностаевой мантии.
Когда каноник вознес святые дары, и прихожане опустились на колени, Андреас замешкался. Невдалеке от него молилась дама, чье лицо скрывала длинная вуаль. Внезапно она подняла ее, словно предлагая ему рассмотреть себя, и бросила на школяра пристальный взгляд из-под ресниц. Андреас увидел, что лицо у нее белое и гладкое, рот — маленький и яркий, будто вишня, а волосы, падавшие на открытую грудь, перевиты золотыми нитями. Он ответил ей не менее дерзким взглядом, но дама уже опустила вуаль и, казалось, целиком погрузилась в молитву. Когда стали передавать друг другу «мир», Андреас подал его даме: ее тонкие пальцы, унизанные перстнями, лишь на мгновение коснулись его руки, но обожгли школяра будто огнем.
В тот день многие молодые прихожанки выказали ревностное благочестие и по окончании службы пожелали остаться в церкви, где, к слову сказать, задержался красивый школяр. Но Андреас перестал замечать устремленные на него взгляды — все его внимание было поглощено дамой под вуалью. Ее спутница, длинная тощая жердь с постной миной, усердно прикладывалась к образам, не пропуская ни одного, а она продолжала молиться перед статуей Богоматери.
Вдруг свеча выпала у нее из рук и погасла. Андреас тут же оказался рядом. Он предложил ей огня, а она вновь откинула вуаль, улыбнулась, и на ее щеках заиграли ямочки. На выходе школяр подал ей святую воду, и опять она коснулась его пальцев, от чего он вздрогнул с головы до ног. Никто не произнес ни слова, но взглядами они как будто заключили между собой соглашение, какое испокон веков заключают мужчина и женщина.
