Вентус тоже очухался, оторвался ото дна. Вспучив гладь, он шумно закачался на поверхности, а ночь водопадами струилась между палубными надстройками его броника, реками стекала по ложбинам магазинов, путалась в леерах ресниц и, сдавая позиции, уходила из зрачков, в которые возвращалась жизнь.
Ситников не пошевелился, остался в войне, слушая болото.
Вдвоём они сняли рацию.
Артём выпрямился во весь рост, прогнулся назад, покрутил торсом. Позвоночнику сразу стало легко – четырнадцатикилограммовая тяжесть больше не давила горбом на плечи, не резала ключицы. Артём расстегнул и бронежилет, стащил его через голову, постелил на земле около балки внутренней стороной – тёплой и сухой – вверх. Рядом положил свой броник Вентус. Получилась лежанка.
Они запрыгали, замахали руками, стали бегать на месте, смешно взбрыкивая ногами в тяжёлых кирзачах. Сердце забилось сильнее, погнало погорячевшую кровь в ноги, к замёрзшим пальцам. Стало теплее.
– Вот уж не думал, что в армии по собственной воле зарядку делать буду! – усмехнулся Вентус.
– А, без толку, – махнул рукой Артём, – желудки пустые, калорий нет. Присядем – через две минуты снова замёрзнем.
Согревшись, они быстренько, чтобы не мочить броники под дождём, уселись на лежанку спина к спине. Замёрзшие задницы сквозь тонкие штанины почувствовали исходящее от броников еле уловимое тепло, занежились.
Закурили в рукав, пряча бычок в глубине бушлата.
Тлеющее сияние попеременно выхватывало из темноты лица, освещало грязные пальцы, сжимавшие окурок. Артём вспомнил, как однажды видел в ночник курящего человека. Расстояние было большим, но каждая чёрточка на лице курившего просматривалась отчётливо, как выведенная карандашом. За километр попасть можно.
До Алхан-Калы примерно столько же. Но они слишком замёрзли, а погреться больше нечем, только едким вонючим дымом моршанской «Примы».
С тихим, придерживаемым рукой лязгом откинулась крышка люка на бэтэре. В ночи прозвучал хрипловатый шёпот водилы:
– Эй, мужики, дайте закурить, а?
Артём усмехнулся. Война уходила на второй план, первое место занимал быт, извечные солдатские проблемы: пожрать бы чего-нибудь, погреться и покурить. Пустые желудки и холод брали верх над инстинктом самосохранения, и привидения в пехотных бушлатах поднимались из окопов, начинали шевелиться, бродить, искать жратву.
Если бы солдат был сыт, одет и умыт, он воевал бы в десять раз лучше, это точно.
Артём кинул на голос пачку. Водила зашарил по броне руками, нашёл её, взял сигарету и кинул «Приму» обратно. Она не долетела, упала на траву. Артём потёр её об штанину:
– Намокла, сука… А что, пехота, вы в ночник-то смотрите?
– А надо?
– Ох, бля… – сказал Ситников, – сейчас расстреляю придурков! – Он схватил валявшуюся на земле гнилушку, не вставая, швырнул ею в водилу. – Не «надо», а обязательно надо! У вас чего там, в бэтэре, гостиница, что ли? Сейчас быстро у меня по позициям разбежитесь, ни одна обезьяна спать не ляжет! Пригрелись!
Водила нырнул в люк. Там зашевелились, послышались голоса. Через секунду башня с тихим шелестом повернулась в сторону гор, поводила стволом, вглядываясь в ночь. Застыла. Потом, создавая видимость усиленного наблюдения, зашелестела в другую сторону.
Артём усмехнулся: наверняка через полчаса опять спать завалятся.
Луна, по самый подбородок укрытая толстым одеялом туч, нашла маленькую лазеечку, выглянула краешком глаза. Ночной мрак посерел.
В животе заурчало. Артём глянул на небо, толкнул Вентуса:
– Ну чего, неплохо бы и перекусить, а? Пока хоть что-то видно. Товарищ капитан, вы как насчёт ужина? Сегодня, похоже, войны не будет.
– Ешьте. – Ситников не обернулся.
Артём полез в карман броника, начал выгребать припасы. У него оказалось четыре целых, всрез буханки, сухаря, банка килек в томатном соусе и пакетик изюма. У Вентуса были только сухари, три штуки.
– Да, негусто. На двоих-то голодных мужиков. Эх, подогреть бы килек сейчас, хоть горяченького похлебать. – Артём постучал себя по карманам. – Штык-нож есть?
Вентус тоже пошарил по карманам, отрицательно мотнул головой.
– Товарищ капитан, у вас штык-нож есть?
