— Сэр, — вдруг послышался чей-то голос, один из многих.
— Да, да, в чем дело? — спросил Обоба.
Обернувшись, он увидел, что на улице Джефферсон беседует с тележурналистом. Ему не хотелось, чтобы подчиненные в этот напряженный момент критиковали его. Еще он увидел своего пресс-секретаря, спешащего, вероятно, с новым распоряжением губернатора, а за окном в сгущающихся сумерках журналисты болтали между собой и смеялись, и полковник догадался, что они насмехаются над ним и…
— Он хочет говорить.
…а ему срочно нужно в туалет, он не ужинал, а без еды он не может сосредоточиться и…
— Кто хочет говорить?
— Он, — выразительно произнес связист.
Внезапно в штабном автобусе наступила полная тишина.
— Тот, кто находится внутри?
— Сэр, звонок из диспетчерской службы безопасности торгового центра. Я проверил, номер правильный, вызов исходит из комплекса. Звонящий представился членом какой-то организации под названием «Бригада Мумбаи». По его словам, он хочет говорить, иначе в шесть часов будут расстреляны еще шестеро заложников.
За три месяца до этого
Имам Надифа Аба запер двери мечети Эль-Таква, выходящей на Бедфорд-авеню, и, проверив, нет ли поблизости его врагов, направился к своей машине.
А врагов у него было немало. Разумеется, ФБР, но федералы по крайней мере держались на расстоянии. Далее, молодые американские негры, которые считали его дураком, издевались над его чувством собственного достоинства, набожностью и постоянно пугали угрозами физической расправы, завершавшимися ударом, замиравшим в дюйме от его лица. А если имам вздрагивал и отшатывался назад, юнцы разражались хохотом.
Но хуже всех был преподобный Рид Хобарт из баптистской церкви Спасителя на Миннесота-авеню, который однажды вообразил, что к нему обратился лично его бог, поставив перед ним задачу прогнать из Миннесоты всех нехристиан. За плечами у преподобного была долгая история всевозможных самозваных крестовых походов, и сам он, вероятно, находился под наблюдением ФБР за предполагаемую связь с радикальными подпольными группировками, выступающими за запрещение абортов. Однако при всем том Хобарт жаждал публичности, поэтому на протяжении двух недель он каждый день в десять часов утра появлялся на улице перед скромной мечетью имама Абы и устраивал четырехчасовые мирные, но очень шумные акции протеста.
«ИСЛАМ — ПОЛНЫЙ БРЕД», — было написано на одном плакате; «УБИРАЙТЕСЬ К СВОИМ КОЗАМ!» — призывал другой; а еще был «УСАМЕ БЕН-ЛАДЕНУ КАЮК», но хуже всего было заявление «КОРАН + СПИЧКИ = ХОРОШИЙ КОСТЕР». Подумать только, как был осквернен священный текст! Это наполняло имама яростью, болью и ненавистью, подтолкнув его еще на шаг к тому насилию, которое дремало у него глубоко в душе. Но он сознавал, что если нанесет ответный удар преподобному Хобарту, с его огромной головой, увенчанной пышной гривой, и раскатистым голосом, то лишь выставит себя на всеобщее посмешище. Ну как истинно верующему сохранять свое достоинство в такой адской обстановке?
Однако сегодня преподобный, похоже, решил устроить себе выходной, поэтому по дороге к машине никто не осыпа́л имама оскорблениями. Пересекая пустынную стоянку, справа от себя он увидел ярко освещенные небоскребы центральной части Миннеаполиса, кошмарными видениями сияющие в темноте на удивление прохладной августовской ночи. Разумеется, это был метафорический Запад, мерзкий и соблазнительный, сплошной глянец, блеск, разврат и похоть, наглые чернокожие юнцы, орущие хвалу лживым белым святым. Имам презрительно фыркнул, выпустив в воздух облачко неодобрительного пара, и сознательно отвернулся от этого озаренного огнями образа всеобщего упадка, от этого Вавилона неверных.
Это был озлобленный мужчина сорока двух лет, высокий и худой, подобно большинству сомалийцев, с горящими глазами, белоснежными зубами, скулами, острыми, как бритвы, и копной красивых мелких кудрей на голове. Он тосковал по сухому зною и одиночеству пустыни, по ослепительному палящему солнцу, жаждя понять путь, предначертанный ему Аллахом, мечтая о великой миссии в жизни, которую сейчас приходилось тратить на то, чтобы навязывать истинную веру редеющему кругу соотечественников, наблюдая в бессильном отчаянии за тем, как на каждого новообращенного приходятся по два отступника, купившихся на соблазны Америки и отвернувшихся от истинной веры. После гибели Святого воина Усамы и последовавших за ней варварских празднований имам постоянно находился в состоянии пылающей ярости.
