- Функционер... Терпеть не могу это слово! - поморщилсяУрм, напомнив мне Асду.
- Но ведь так оно и есть.
- По профессии я историк.
- А разве существует такая профессия? - изумился я. - Да кто же сейчас занимается историей? Вот функционер... Реут говорит, это главная из профессий.
Урм покачал головой.
- Он так считает. Что же касается меня, то я занимаюсь исторической наукой как профессионал. Не веришь? Вот мои труды, смотри...
- О чем они?
- Разумеется, о Геме. Иной истории нет.
Я был потрясен.
- А разве можно... об этом...
- Смотря кому.
Урм говорил буднично, ничуть не рисуясь, но меня вдруг охватила злость.
- Ну конечно, забыл, кто ты!
- Я такой же, как все.
- О чем речь! Мы все равны, только почему-то одним можно заниматься Гемой, а другим даже думать о ней запрещается. Одни живут вот в таких комфортабельных отсеках, а другие ютятся в крошечных секциях. Наверное, у тебя и душ есть, и туалет?
- И даже кондиционер.
- Странное равенство, ты не находишь?
- Когда-нибудь я отвечу на твой вопрос, - помедлив, сказал Урм.
- Когда-нибудь? А почему не сейчас?
- Еще не время.
"И чего к нему привязался? - подумал я, остывая. - Завидно стало? Нет, не завидно... Просто... Просто..."
На этом слове я застрял, не в силах примирить два противоречивых чувства, владевших мною: поколебленную, но еще не иссякшую веру в справедливость нашего общественного устройства и возмущение при виде столь разительного контраста двух миров, в одном из которых влачили существование обыкновенные космополитяне, а в другом наслаждались жизнью такие, как Урм и Реут.
- Ты видел когда-нибудь Гему? - неожиданно спросил Урм.
- Как я мог это сделать? Нас же не выпускают в космос. А иллюминаторы отсеков наглухо задраены.
- Тогда смотри.
Урм подошел к одному из стеллажей. Стеллаж раздвинулся. В образовавшемся проеме обозначился матовый прямоугольник. Спустя несколько мгновений он наполнился прозрачной чернотой, испещренной бегущими наискось золотыми искорками. Вот его пересекло по диагонали большое светящееся пятно, ушло из поля зрения в правом нижнем углу прямоугольника, появилось вновь в левом верхнем и запульсировало широкими мазками.
- Это Гема, - пояснил Урм.
У меня закружилась голова. По глазам ударила яркая радужная вспышка.
- А вот Яр. Подожди, сейчас включу синхронизатор.
Когда я раскрыл непроизвольно зажмуренные глаза, передо мной покачивался серебристый диск с нечетко очерченными краями. На его поверхности виднелись бесформенные пятна блеклых, едва угадываемых цветов.
"Материки и океаны", - догадался я.
Хотел что-то сказать и не мог.
Гема... Прародина... Никогда бы не подумал, что при виде ее испытаю столь сильное ностальгическое чувство. Казалось бы, меня ничто с ней не связывает, она проклята и вырвана из сердца навсегда. И родился-то я не там, а на Космополисе. Отчего же тогда эти слезы и тяжесть в груди и ощущение невосполнимой потери?
"Будь же мужчиной!" - прикрикнул я на себя мысленно и тут боковым зрением перехватил взгляд Урма. Печальный и нежный, каким, вероятно, смотрят на любимую женщину, которая больше тебе не принадлежит. И взгляд этот был прикован к Геме...
- На первый раз довольно, - оторвавшись от созерцания Гемы, проговорил Урм. - Ну, что скажешь?
- Здорово! - вырвалось у меня.
Но тотчас возобладало чувство осторожности.
"С какой же все-таки целью он заманил меня к себе? Что если это проверка на благонадежность? А я ему столько наговорил..."
- Здорово, - снова сказал я, но уже безразличным тоном.Вот как, оказывается, выглядит со стороны логово врага!
- Логово врага? - повторил мои слова Урм. - Логово... Ах, да, конечно...
6. "Изгнание" Тиса
Непостижимо! Тис оказался врагом, агентом "призраков"! Никогда бы не поверил в это, если бы своими ушами не слышал его признания.
Суд над Тисом был открытым, ведь у нас демократия, хотя ее принципами зачастую пренебрегают.
Судебные заседания транслировали по всесвязи. Асда пришла ко мне, и мы, прижавшись друг к другу, не отрывали глаз от экрана.
На Тиса было неприятно смотреть. Он весь обмяк и напоминал уже не глыбу, а бесформенную студенистую массу. Когда на минуту показали крупным планом его лицо, нас поразило покорно-бессмысленное выражение слезящихся подслеповатых глаз. Не раскаяние, не страх были в них, а желание угодить...
