И хотя он имел представление об условиях существования престонцев, выдержать эти невыносимые условия самому оказалось свыше его сил.
Ученый едва не поддался малодушному желанию прервать эксперимент, сдаться, избавить себя от стрессов и потрясений. С каким ностальгическим умилением вспоминал он свой удобный мир, где все так целесообразно и продуманно, где нет ни вони помоек, ни визга сирен! Что ему еще надо, разве мало сделано и не пора ли оста-новиться?
Но Великий Физик знал: стоит ему капитулировать, и он навсегда утратит самоуважение. Плевать, что подумают другие, важно, что будешь думать о себе ты. Ведь не простишь, не оправдаешь, посмотришь в зеркало и увидишь презрение в собственных гла зах…
И Великий Физик продолжал делать то, что было свыше его сил.
Гигантская «полоскательница» стадиона постепенно заполнялась. Автоматы входного контроля едва справлялись с потоком скларов. Поблескивали стекла взятых напрокат стереоноклей. В предвкушении зрелища зрители возбужденно переговаривались.
Рядом с Великим Физиком на жесткой скамье сидел человечек со сморщенным лицом лилипута. Его ножки не доставали до пола. От человечка несло перегаром.
— Последний склар потратил, — пожаловался он соседу. — Теперь выпить не на что. Эх, жизнь-поганка!
— Сидел бы дома!
— А есть он у меня? Вот выиграю миллион…
— Выиграешь? Это ты-то?
— Но-но! — набычился человечек. — Не смотри, что я мелковат, могу и накостылять!
Сосед осклабился и произнес что-то наверняка обидное, но что именно,
Великий физик не расслышал — слова потонули в шуме.
Загремели звукометы.
— Внимание! Зрелище века начинается! Сейчас состоится единоборство человека с машиной! Любой может испытать себя! Любой может выиграть приз — миллион скларов! Возможности равные! Миллион скларов — за это стоит рискнуть жизнью! Миллион скларов! Миллион скларов!
В окулярах стереоноклей появилось объемное изображение машины.
Невооруженный глаз воспринимал ее как букашку, по ошибке заползшую на изумрудную плоскость стадиона и застывшую в недоумении: что делать дальше?
Стереонокли же позволяли в деталях рассмотреть карикатурное подобие быка с шарнирными суставами и острыми рогами на бугристой металлической голове.
Теперь дело было за человеком.
Великий Физик представил себя там, на поле, один на один с грубой кибернетической поделкой, которая, несмотря на вопиющую архаичность, безусловно превосходила человека в быстроте реакции. Не только он, привыкший к сидячему образу жизни старый ученый, но и атлет-рекордсмен был бы заведомо обречен в этом бесчестном поединке.
И в который раз ему захотелось вмешаться в поставленный для него спектакль. И в который раз Великий Физик был вынужден признать, что не в состоянии это сделать. Он может лишь закрыть глаза, стиснуть ладонями уши или вообще уйти из зала.
Но с ним или без него — представление будет продолжаться!
— Кто желает выиграть приз? — гремело над стадионом. — Ставка — жизнь! Выигрыш — миллион скларов! Миллион скларов! Миллион скларов!
Человечек, сидевший рядом с Великим Физиком, что-то считал на пальцах.
— Это что же получается? — пробормотал он. — Почти восемь тысяч бутылок… Такое богатство… Что если в самом деле попробовать… А стоит ли? Ведь зашибет, как пить дать, зашибет…
Слова-глыбы падали в кратер стадиона:
— Миллион скларов! Миллион скларов!!! Кто хочет получить миллион? Кто хочет? Кто?… Кто?!!
— Зашибет… Верное дело зашибет… — продолжал бормотать человечек.
— Ставка удваивается! — после минутной паузы с новой силой грянули звукометы. — Два миллиона скларов!
Человечек вскочил.
— Эх, была не была! А вдруг не зашибет? Шестнадцать тысяч бутылок! Четыре блаженных года!
Задев Великого Физика, он бросился к выходу на поле. Короткий вздох, похожий на сдерживаемый стон, пронесся над колыхнувшимся стадионом.
В окулярах стереоноклей человечек вырос, заполнил собой все поле зрения: стоптанные башмаки, рваный пиджачишко, засаленная кепчонка…
Теперь, вне масштаба, он выглядел даже рослым, видимо, за счет худобы.
Движения его были суетливы, спина сутула.
Но стоило переключить стереонокль на общий план, и фигурка съеживалась, становилась особенно жалкой. Человечек почти бежал, тяжело дыша, согнувшись под множеством вонзившихся в него глаз.
