Один из приглашённых опоздал, а с его прибытием сели за стол. В половине разговоров зашёл сам Главнокомандующий, и дальнейшее совещание велось им, т.е. говорил, высказывая свои пожелания, неустановившиеся, без широты замысла, в которых за мелочами исчезла та общая идея, которая должна проникать всюду, не давая этим мелочам затемнять важное.
Пришли священники славословить, потом завтрак, но без участия самого Куропаткина.
Затем выяснение у генерала Сахарова (генерал от кавалерии, начальник полевого штаба главнокомандующего. - А Ш.) второстепенных вопросов, и около 4 часов я снова на своей телеге затрясся по... пути в Ваньшитунь.
Порт-Артур... Это совещание. Нет, не весело, не бодро возвращался я домой. Если теплится вера, то в массу, а не в личность, которая руководит и правит... нашей армией».
Алексею не мог забыть, каким был храбрецом Куропаткин под знамёнами прославленного Скобелева, который однажды сказал начальнику штаба своего отряда:
— Алексей Николаевич. Ты хорош на штабных должностях. На них тебе цены нет. Но не дай Бог тебе оказаться на Высокой самостоятельной должности…
Алексеев был наслышан об этих скобелевских словах. В Маньчжурии он понял, насколько прозорливо они были сказаны четверть века назад. Поэтому он и писал:
«...Если теплится вера, то в массу, а не в личность, которая руководит и правит... нашей армией».
Под массой Михаил Васильевич понимал нижних чинов, офицерство Русской армии в Маньчжурии. Под личностью - генерал-адъютанта Куропаткина, с годами растратившего немало лучших своих качеств, которыми блистал на болгарской земле.
Генерал-квартирмейстеру 3-й Маньчжурской армии не раз приходилось сталкиваться с главнокомандующим и в боевой обстановке. Показателен такой эпизод сражения у Сандепу в январе 1905 года, после которого русские войска отступили на север.
Алексеев находился в штабе армии. Около 12 часов дня ему позвонил начальник артиллерии куропаткинского штаба:
— Говорит начальник артиллерии штаба главнокомандующего. Кто на проводе?
— Генерал-квартирмейстер Алексеев.
— Возле вашего правого фланга изготовился для атаки 10-й корпус 2-й армии. Из его штаба мне только что доложили, что ваша армейская артиллерия до сих пор не начала огневой поддержки атаки корпуса. В чём дело?
— В штабе третьей армии нет приказа главнокомандующего о проведении огневой поддержки 10-го корпуса.
— Как нет! Об этом же говорилось на совещании у его превосходительства. Разве вы не присутствовали со своим командующим армией?
— Присутствовал. Но письменного приказа наш штаб так и не получил.
— Вы можете отдать приказ обстрелять армейской артиллерией японские позиции перед вашим соседом слева?
— Нет, не могу. У генерал-квартирмейстера, как вам известно, таких полномочий нет.
— Надо искать выход из положения. Полки 10-го корпуса уже вышли на исходные позиции для атаки. Что можно сделать?
— Выход, думаю, есть.
— Какой?
— На станции Суятунь стоит поезд главнокомандующего. Я скачу туда с просьбой отдать приказ об огневой поддержке атаки 10-го корпуса артиллерией нашей армии.
— Прекрасно. Только спешите. О решении главнокомандующем проинформируйте меня немедленно.
Куропаткин принял генерал-квартирмейстера в штабном вагоне, сидя за картой Южной Маньчжурии. На столе лежали телефонограммы и несколько неподписанных приказов.
— Ваше превосходительство. Начальник вашей артиллерии просит через меня отдать приказ о проведении огневой поддержки атаки соседнего 10-го корпуса. Цели нам известны.
Ответ главнокомандующего поразил спокойствием и благодушием:
— Огневая поддержка корпуса из армии генерала Гриппенберга от вас не потребуется.
— Позвольте спросить, почему?
— Я только что отправил приказ командующему 2-й армией ничего не предпринимать против японцев. Кроме атаки самого города Сандепу.
— Но в таком случае 10-й корпус пойдёт без огневой поддержки.
— Корпус останется на позиции. Атаковать Сандепу будут полки другого армейского корпуса.
— ?!
— Я решил не рисковать под Сандепу. Лишние потери вдали от границ России не нужны.
