— Господин капитан, разрешите этого кокнуть? — сказал унтер, возглавлявший взвод.
Капитан вяло опросил:
— Который?
— А вон, во второй паре!
— Я бы их всех кокнул… Да вон тех птиц, — он показал на комиссара и комбрига, — велено доставить в полной сохранности. А этого? Этого можно в расход.
Раздался выстрел.
Рассвет. На лесной поляне сделали небольшой привал. Пленных окружили тесным кольцом и рассматривали, как диковинку. Вьюном вертелся среди офицеров Елионский. Колчаковскому холую казалось, что на плечах его сияют офицерские погоны, а в карманах звенят золотые.
Через день прибыли в Мокроусово.
Люди выходили из домов, а некоторые смотрели на проходящую колонну через заборы. А в середине колонны избитые, истерзанные, окровавленные пленники.
— И что это за хреновина, русские русских истребляют! — ругались старики, сидя на завалинках.
Некоторые смельчаки пытались подойти к пленным, но каратели отгоняли их плетьми и громко орали:
— А ну, посторонись!
А шествие все двигалось и двигалось. Впереди пленных все так же шли комбриг Николай Павлович Захаров и комиссар бригады Александр Алексеевич Юдин. Лица обоих были в страшных кровоподтеках. Без ремней, без фуражек и босиком они шли по улицам Мокроусова, еле переставляя ноги.
Колонна двигалась к центру села, к дому, где находился штаб.
— Ну, вот, и до места, кажется, дошли, — тихо проговорил Юдин, поддерживая комбрига, — крепись, командир.
Их втолкнули в темный, сырой подвал. Там были люди. Юдин поздоровался. Вразнобой ответило несколько голосов. Это были пленные красноармейцы из 29-й дивизии. Они сразу узнали комиссара второй бригады и обступили его.
— Садитесь, товарищ комиссар, — освободив чурбан, единственное сидение в подвале, сказал один из них.
— Что же, товарищи, закручинились? — бодро спросил Юдин.
— Каждый день расстреливают, товарищ комиссар!
— Не горюй, браток, а за Советы, за революцию умереть не стыдно. На миру и смерть красна. Правильно, товарищ комбриг? — обратился комиссар к Захарову.
— Правильно, Александр Алексеевич! Одного только простить себе не могу: резерв возле штаба бригады придержать надо было. Тогда не случилось бы этого.
Под вечер массивная железная дверь отворилась, и белогвардеец в черной папахе рявкнул:
— А ну, кто комиссар Юдин, выходи!
Александр Алексеевич подошел к Захарову, поцеловал его в разбитые губы.
— Прощай, командир, прощайте, товарищи! — вышел за дверь. Его провели во флигель.
В маленькой комнатушке за столом сидел полковник Бугров.
— Садитесь, господин Юдин, так, кажется, вас зовут? Нас интересует один вопрос, от ответа на который зависит ваша жизнь, Юдин. Покажите расположение вашей Третьей армии, базы снабжения, расположение штабов 29 и 30-й стрелковых дивизий. Это для вас большого труда не составит.
— Только и всего? Тогда, пожалуйста. Все штабы находятся по ту сторону фронта, а в штабах готовится вам гибель…
Полковник Бугров побагровел от злобы, а Юдин продолжал:
— Запомни, господин полковник, раз и навсегда запомни: пощады я просить у тебя не буду, предателем быть не собираюсь. Разговор считаю законченным.
Юдина повели к другому дому, расположенному в глубине двора, у конюшен. Александр Алексеевич осмотрелся кругом: не двор, острог. Если удастся бежать — за стены не выберешься.
Вошли в дом. В комнатах пахло винным перегаром. В воздухе стоял табачный дым.
— А-а, комиссар пожаловал. Ну, со мной разговор особый будет, — проговорил пьяно офицер. — На вопросы отвечай кратко и ясно. Понял?
Юдин молчал. Он узнал капитана, возглавлявшего эскадрон карателей.
— Где штаб армии?
— Я отвечать не буду.
— Не будешь, гад! — капитан ударил комиссара чем-то тяжелым. Юдин упал.
Очнулся весь мокрый, с тяжелым звоном в голове.
Солдат поднял Александра Алексеевича и посадил на табурет.
— Будешь говорить, господин комиссар?
Юдин молчал. Мысли его были далеки от происходящего. Он вспомнил себя мальчишкой. Свою родную деревеньку Васильки. Вспомнил флот. Прошло полжизни, а может быть, и вся жизнь. И вся жизнь — трудная, холодная, неласковая. Зато создан полк «Красные орлы», зато гордо реет над Родиной красный флаг. За это он, Юдин, не пожалеет своей жизни. Не пожалеет.
