Приходили вести из Москвы, занятой французами. Наполеоновские войска были голодны. Мародеры ходили по городу, забирали, что им глянется, уводили лошадей, коров. Начались пожары.
Разные были толки насчет пожаров Москвы: одни думали, поджигают французы; французы говорили, что по наущению Ростопчина поджигают русские, а как впоследствии выяснилось, в основном поджигали свои дома сами хозяева. Многие рассуждали так: «Пропадай все мое имущество, сгори мой дом, да не оставайся окаянным собакам, будь ничье, чего я взять не могу, только не попадайся в руки этих проклятых французов».
Бонапарт торжествовал, когда, вступив в Москву и поселившись в Кремлевском дворце, вообразил себе, что со взятием русской столицы покорит и всю Россию; но не тут-то было: с этого времени и начались все его бедствия.
«И неудивительно, — скажут позже люди, — потому что Господь поруган не бывает, а французы ругались над нашею кремлевскою святыней: обдирали иконы и иконостасы и перетапливали в слитки добытое ими серебро».
В Успенском соборе посредине вместо большого паникадила французами привешены были весы, чтобы взвешивать добытое серебро и золото; серебра ими награблено в церквах и монастырях с лишком 320 пудов и около 20 золота. Однако воспользоваться этою добычею им не удалось, часть им пришлось оставить при выходе из Москвы, а что и взяли с собой, у них потом было отбито нашими казаками.
«Всего возмутительнее было обращение неприятеля со святыней, — вспоминала современница Е. П. Янькова, — они кололи иконы и употребляли их на дрова, на престолах ели и пили, антимисами вздумали подпоясываться… святые мощи выкидывали из ковчегов и из рак; ризы употреблялись вместо попон для лошадей, плащаницами покрывали свои постели, кровати ставили в алтарях, церкви и соборы превращали в конюшни и всячески ругались надо всем священным; вот Господь их и покарал за их беззаконие…
Какому из жителей Москвы не прискорбно было в то время знать, что Москва сожжена, а в особенности тем, которые имели там дома? Но впоследствии времени было дознано, что именно этот всеобщий пожар и спас Россию от грозившего ей ига: Господь по своей благости великое зло обратил в величайшее благо»[6].
6 октября 1812 года Наполеон покинул Москву.
— Господь, наведший на нас свой праведный гнев, не предал нас в руки врагов наших, — говорили старики, — но, наказав, паки умилосердился над нами.
В столице был отслужен благодарственный молебен об освобождении Москвы.
События двенадцатого года заставили каждого вспомнить, какого он роду-племени.
Национально-исторические темы захватили драматургов, поэтов, художников. В театрах шли патриотические пьесы: «Пожарский» М. В. Крюковского, «Освобожденная Москва» М. М. Хераскова, «Крестьяне, или Встреча незванных» А. А. Шаховского.
Художник И. В. Лучанинов выставил картину «Благословение ополченца», В. К. Сазонов — «Расстрел французами русских патриотов в 1812 г.», А. С. Добровольский обратился к образу Кузьмы Минина.
* * *
Андрей Иванович Иванов, потрясенный происходящими событиями, изменил программу, выбранную ранее им самим для выполнения на звание профессора. Вместо библейского сюжета на тему «Смерть Голиафа», он, отложив уже готовый эскиз, взял сюжет из русской истории: «Единоборство князя Мстислава Удалого с косожским князем Редедею».
«В лето 1022 Мстислав, господствуя в Тмутаракани, ходил на косогов, — писал в своей Истории М. В. Ломоносов. — Редедя, князь их, стал против него со всей силой, выезжал к Мстиславу и вызывал его на единоборство, с условием, чтобы победителю взять и землю побежденного; чтобы поединку быть без военного оружия борьбою. Согласились в том оба соперника, сошлись между обоими войсками и к борьбе сцепились. Вот мгновение картины. Победа осталась на стороне Мстислава».
Не так ли подобает русскому биться за свою землю?
В 1813 году Андрей Иванович писал и образа для церкви Двунадесяти апостолов, что на углу Почтамтской улицы. Настоятель храма был человеком сердечным, знающим. Иногда заводил разговоры о Дворе, Государе, дне сегодняшнем. Слушать его было интересно.
