«— Рождаясь при сотворении мира, женщина, — продолжал я, — бесспорно получила от Создателя такие же права, как и мужчина, в частности, право следовать своим природным инстинктам.
Мужчина начал с семьи, у него появилась жена, дети; объединившись, несколько семей составили племя, пять или шесть племен вместе образуют уже общество. Обществу этому необходимы какие-то законы. Если бы сильнее оказались женщины, то и по сегодняшний день мир жил бы согласно их воле, но более сильными оказались мужчины, и они стали хозяевами, а женщины — рабами. Один из навязанных хозяевами законов — целомудрие для девушек, другой — постоянство для женщин.
Диктуя свои законы женщинам, мужчины оставили за собой право удовлетворять свои собственные страсти, не задумываясь над тем, что свободно предаваться этим страстям возможно лишь в случае, если женщины не станут выполнять предписанные им законы.
Пренебрегая спасением, женщины дали мужчинам счастье; те же заставили их этого стыдиться. <…> В результате некоторые из женщин взбунтовались, спрашивая себя: Что дает мне общество в обмен на навязанное мне рабство? Замужество с мужчиной, коего, возможно, я и не полюблю, который возьмет меня в восемнадцать лет, конфискует в свою пользу и сделает на всю жизнь несчастной? Я предпочитаю остаться вне общества, свободно следовать своим прихотям и любить того, кто мне понравится. Я стану женщиной природной, а не общественной.
С точки зрения общества, то, что мы делаем, плохо; с точки зрения природы, то, что мы делаем, есть удовлетворение наших естественных желаний». Александр начинал в литературе с трех рассказов, героини которых вне общественных и моральных условностей жили своей страстью. Он завершал свое творчество, декларируя права женщин.
Пруссаки между тем уже не на Рейне, они в Эльзасе и Лотарингии. 2 сентября Наполеон Малый капитулировал в Седане. 4 сентября в Париже провозглашена Республика. Узнав об этом, Александр ничего не сказал, он закрыл глаза, и две слезы скатились по его щекам. В результате очередного приступа его практически парализовало, это скорбное зрелище надо было скрыть от всеобщего обозрения. 12 сентября дочь и Адольф Гужон везут его в Нёвиль-ле-Дьепп, в местечко под названием Пюи, где у младшего Дюма была вилла[184]. Что же это была за болезнь? Цирроз, на мысль о котором наводил раздутый живот, исключается, поскольку другие симптомы его не подтверждают. Сифилис весьма мало вероятен, хотя младший Дюма его предполагает: «Отца привезли ко мне полностью парализованным. Скорбное зрелище, хотя подобной развязки можно было ожидать. Не доверяйте женщинам, вот вывод». Отсюда и последующие протестантские проповеди в пользу оздоровления нации, пораженной распутством, этим «вибрионом», разрушающим живые силы до такой степени, что становятся возможными поражение и Коммуна! Что касается Александра, то, основываясь на свидетельствах его современников, а также на изучении последних его фотографий, врачи сегодня выдвигают две гипотезы. Очевидно, то был диабет, вызванный ожирением и полнокровием, гипертония повлекла за собой поражение сосудов, откуда дрожь, различные инфекции, ларингит и нарыв, а затем и неподвижность до следующего приступа, от которого ему уже не оправиться. Либо же он страдал недостаточностью функций щитовидной железы, откуда дрожь, отеки лица и рук, подавление деятельности мозга, блуждающий взгляд, неодолимая сонливость. Но безусловна гипертония, как и у Мари-Луизы, спровоцировавшая серию сосудистых кризов[185]. Но как бы то ни было оба его законных наследника не станут описывать его прикованным к постели, хотя и надо было «иногда помогать ему, как ребенку». Напротив, его конец они представят безболезненным, спокойным, христианским, то есть приличным.
Приехав в Пюи, он говорит сыну: «Я хочу умереть у тебя». Затем он якобы выразил желание в последние свои минуты видеть священника, что полностью противоречит его свободомыслию, проявленному много раз в последние годы. Но так или иначе, находясь в глубокой коме, он был соборован. Зато можно считать весьма вероятным, что в какой-то момент он действительно напомнил о своем желании быть похороненным в Виллер-Котре, рядом с Генералом и Мари-Луизой. Что и было сделано в 1872 после временного погребения на кладбище в Нёвиле, раскинувшемся над дьеппским портом. Таким образом, по свидетельству младшего Дюма, последние три месяца жизни Александра были спокойными. Конечно, в основном он спит, работать ему не хочется, и чаще всего он играет в домино со своими внучками. Но если он парализован, как же передвигает он кости, — спросим мы. Да все в том же прекрасном настроении. «Он никогда не терял ни разума, ни даже остроумия», — напишет младший Дюма своему другу. И вот вам доказательства: два луидора лежали у его постели на ночном столике. Однажды он взял их и сказал, показывая сыну: «Все говорят, что я был мотом; ты даже написал об этом пьесу. Видишь, как все заблуждаются? Когда я впервые приехал в Париж, в кармане у меня было два луидора. Взгляни… Они все еще целы». В другой раз младший Дюма сказал ему, что горничная считает его очень красивым. Улыбнувшись, Александр отвечал: «Не разуверяй ее», реплика вполне в его духе, которой очень хочется верить.
