Министр внутренних дел Его Суперкатолического и Суперабсолютистского Величества обеспокоен: некий Авантюрист на службе монарха северной части полуострова всего с несколькими сотнями людей овладел большим южным островом, жемчужиной королевства, не встретив никакого сопротивления со стороны наемных и хорошо оплачиваемых войск. Провозгласив себя Диктатором, он двинулся в глубь континента и с триумфом приближается к столице при полном одобрении не только простого народа, но и буржуазии, читай — аристократов. И даже если добиться от Его Суперабсолютистского Величества Конституции, это уже не поможет, настолько велико всеобщее недовольство, усиленное вновь обретенной свободой прессы. Более того, в полном унынии пребывает и продажная политическая полиция. Сколько бы ни умножали они количество арестов, пыток и убийств, ничто уже не может смирить общественное обвинение, и, если как можно быстрее не прийти к какому-нибудь компромиссному решению с северным монархом через Авантюриста по прозвищу Неукротимый, его правую вооруженную руку, анархия овладеет государством, и неминуемым следствием ее окажется самое страшное — Республика. И вот как раз в тот момент, когда министр внутренних дел раздумывает, как вступить в переговоры с Диктатором, один из шпионов доносит ему, что Иностранец, «близкий друг» Неукротимого, только что на борту своей шхуны бросил якорь на рейде столицы…
О, нет, дорогие читатели, речь идет не о романе Александра, но о действительных событиях 23 августа 1860 года, когда «Эмма» вошла в Неаполитанский залив. На судно является эмиссар министра внутренних дел: Его превосходительство Либерио Романо просит о срочной встрече и ожидает того, кого он полагает посланником Гарибальди, в своем собственном доме. Осторожный Александр предпочитает, чтобы встреча происходила на судне. Она состоялась ночью. Между людьми из хорошего общества не принято произносить неприличные слова, вроде предательства или должностного преступления, и без этого все всё прекрасно понимают, посему Романо прямо перешел к делу:
«— Я буду бороться за дело Конституции столько, сколько смогу. Когда я почувствую, что бороться стало невозможно, подам в отставку, поднимусь на борт вашей шхуны, и, в зависимости от ситуации в Неаполе, либо присоединюсь к Гарибальди, либо объявлю короля предателем Конституции и поставлю об этом в известность Национальную гвардию и народ Неаполя».
И в доказательство своей доброй воли Романо, который «в последний месяц царствования Франциска II поддерживал спокойствие в Неаполе при помощи Каморры», предоставил Александру особый вид протекции: «Когда я находился в порту Неаполя и вел с ним переговоры о сдаче города Гарибальди, он приставил ко мне каморристскую охрану во главе с заместителем командира по имени Кола-Кола <…>. И стоило мне почувствовать слежку какого-нибудь сыщика королевской полиции, я передавал его попечению Кола-Кола.
Он арестовывал сыщика и сажал в тюрьму как реакционера». Александр сообщает Гарибальди о новом стороннике дела итальянского единства в лице Романо. «За ним стоял весь народ и двенадцать тысяч национальных гвардейцев», не говоря уже о Каморре, обращаемой в честную веру. Будучи тайной полицией Франциска II, она постепенно превращалась в официальную силу порядка нового режима, призванную сглаживать революционные излишества во время взятия тюрем при приближении гарибальдийцев. Эту задачу она продолжала выполнять с поразительной сноровкой. В результате Неаполь, хотя и перешел из-под власти Франциска II под власть Виктора-Эммануила, по сути не поменял своего хозяина.
До сего времени Александр вне своих произведений пропустил все свои свидания с Историей. Сражаясь в 1830 году за короля-грушу без ведома последнего, простившись с мечтой о великой политической карьере после смерти Фердинанда, наблюдая революцию 1848 года, не одобряя июньскую революцию, познав комизм своего выдвижения в депутаты, сосланный из-за долгов, оппозиционер при Империи, он ни при одном режиме не получил роли, достойной его гениальных мечтаний. И теперь, наконец, она у него есть и сулит грандиозные перспективы: «Дорогой Виктор, вы слишком меня любите, чтобы оставаться в неизвестности по поводу того, где я нахожусь и что поделываю.
