— Да, я слушаю, — невпопад ответила Дашка, глядя на улицу: там, на площади, играли маленькие дети.
— Нет!! — вспылила Кларисса. — Признайся, какую из мыслей, что я надеялась сейчас до тебя донести, ты поняла последней?
— Для победы нужны наши силы, — Дашка так и не повернулась к колдунье-наставнице.
— Они должны без примеси какой-то иной магии. Понимаешь, к чему я?
— Нет… — проронила она. — Какая я была дрянь…
— Опять! — простонала Кларисса, подходя к ней и опускаясь на колени (Дашка сидела на стуле). — Ну в чём опять ты себя винишь?
— В том, что посмела так относиться к Кристиану. Его отец был мерзавцем, да, но ребёнок почему за это расплачиваться должен был? — молодая женщина словно пребывала в шоке от собственных слов, вернее, давних желаний и намерений.
— Ты Кристианом своего сына хотела назвать? — колдунья ласково взяла её за руку.
— Имя я недавно придумала, — совсем убито произнесла Дашка. — Теперь так хочу вернуть сына… Такое ощущение, что эта любовь, уже бессмысленная, — возмещение сначала моего равнодушия, потом — ненависти.
— Вдруг он тебя простит? — Клариссе вдруг пришли на ум слова утешения, в которые она и сама не прочь бы была поверить.
— Вот прощать он не умеет. Не научился. Не успел понять, что это.
— А вдруг? Сдаётся мне, ты ненавидела Кристиана не потому, что действительно это чувствовала, а потому, что так должно было быть. Ты себя заставляла.
— Не знаю.
— Значит, это может быть. Завтра утром мы покидаем Риэмаль, Чёрные Гавани станут ещё ближе, как и наша цель. И без тебя мы не справимся.
Дашка вздохнула и промолчала.
— Отдыхай пока, — Кларисса поднялась, продолжая в упор смотреть на Дашку. — Ах, то, что я пытаюсь сказать тебе последние десять минут: не смей изучать какую-либо иную, магию, кроме родной, огненной. Если разбавишь свою силу какой-нибудь другой, она уже не сможет разрушить источник зла. Запомни, пожалуйста. Достаточно одного простейшего заклинания, чтобы всё испортить.
Когда колдунья оставила её, Дашка опять повернулась к окну. На площадь к детям спустилась Теона, целительница развлекала их сказкой. Дашка хотела задёрнуть шторы, но никак не могла насмотреться на трогательную картину, хоть каждый взрыв детского смеха вонзал в сердце по длинной раскалённой игле и будто магнитом вытягивал слёзы из глаз.
Когда с наступлением темноты дети разбежались по домам, Дашка ещё чуть-чуть поплакала и задремала, положив голову на подоконник.
Проснулась она, когда часы на площади показывали три. Более глаза закрываться не желали, хотя Дашка расстелила постель и нырнула под одеяло. Организм требовал активности, причём лучше физической. Одевшись, она выскользнула на улицу. По ночному Риэмалю бродить было одно удовольствие: тихо, никаких патрулирующих улицы хранителей закона, пьяниц, стай малолетних грабителей или монументальной комплекции представителей сего неблагородного ремесла, действующих поодиночке, и вульгарно-пёстрых рядов продажных девиц. Вся аморальность в этом городе ушла в торговлю, да и выглядела-то относительной…
Дашка не заметила, как подошла к храму. У входа спала нищенка, молоденькая совсем девушка, худенькая кудрявая блондинка, очень хорошенькая даже в своих лохмотьях. Колдунья достала из кармана плаща несколько монет и положила рядом. Только она собралась уходить, как девушка, повернувшись во сне, задела рукой подаяние — монеты со звоном посыпались вниз, по ступенькам. Нищенка мгновенно очнулась и рывком села, испуганно вздрогнув.
— Это тебе всё, — буркнула Дашка.
— Этого много, — пролепетала девушка.
— Вряд ли тебе будут лишними деньги.
— Они по нашим меркам огромные, да и по вашим, кажется, немаленькие. Мне их на месяц хватит, — девушка таким тоном говорила, словно оправдывалась. — Люди богаче вас столько не подают. Вы сами эти деньги заработали или вам родители дали? Если родители, то заберите, пожалуйста. Вам, может, и кажется, что сумма пустяковая, но это не так. Они, отец и мать ваши, не могут вам такие деньги слишком часто давать.
— Заработок не мой, но получен он, скорее всего, нечестным путём, так что берите.
