На утренней заре крепость встревожил дозорный казак. Сабуров выбежал во двор, на востоке вздымался багровый столб дыма. Даурцы подкрались ночью и подожгли колосистые, высокие хлеба Зазнамовых. Так первый урожай русских на амурской земле не пошел впрок. Зазнамовы метались по крепости, грозились, кляли даурцев. Старший Зазнамов хвалился:
— Хошь не отведали казаки урожайного хлеба, я видел всяк, какова плодовита землица. За этакую землю, крови не жалеючи, на ратное дело пойдем! Да, казаки?!
Казаки кивали головами, соглашались, но ходили хмурые, злые, жонки надрывно голосили…
В полдень Сабуров собрал албазинцев, взошел на шатровый помост.
— Вольны казаки!..
— Сгинь ты, беглый душегуб!.. — сбил атамана визгливый бабий голос.
Сабуров оглянулся, голосила казачья жонка Силантьиха. Сдержал гнев, велел жонок с казачьего круга выгнать. Помолчал, продолжил:
— Негоже живем, казаки… Негоже и сгибнем!.. Надобно городок Албазу захватить, добро и скот отобрать, на земли наши амурские стать крепкой ногой!
— То-то будет зимушка — жирна и сытна! — хлопнул оземь шапкой молодой казачишка.
Его заглушили голоса:
— Не бывать Амуру в руках даурцев!
— Им ли владеть великой землицей!
— Отберут у них земли маньчжуры, а их побьют, повыведут начисто!
На круг вышел Ванька Бояркин:
— Неладное атаман надумал: и неумное, и неразумное!.. Даурцы укрепились неприступно, конной силой владеют во множестве, к тому же свирепы на бою.
Сабуров скрипнул зубами, набухли на скулах красные желваки:
— Речи твои, Ванька, хуже гнилой деревины поперек дороги легли!..
Ванька выпятил грудь, шагнул к Ярофею. Казаки зашумели:
— Видано ль, чтоб куренок на орла кинулся?
— Попытаю тебя, Ванька, каков ты есть на бою, — и Сабуров выхватил клинок, кинулся на Ваньку. Тот успел взмахнуть саблей. Казаки заполошно орали:
— Чему быть — тому быть!..
— Не робей, атаман! Бей своих, чужие бояться станут!..
— Не сдавай, Ванька!..
Бояркин против Сабурова на бою оказался слаб. С казачьего круга ушел посрамленный. Злобой кипел, грозился… Казаки вслед галдели:
— Ой ли, Ванька, смотри!..
— Не битый — серебряный, а битый — золотой!..
— Грозилась птаха море сжечь, да сама в нем и утопла…
Надумал Сабуров идти на городок даурцев всей ратью сполна. В крепости оставил баб, а в подмогу им дал для огневых дел — двух пушкарей и доглядчика на шатровую башню.
Едва занялась заря, пока еще не сошла с реки синяя дымка, казаки в кольчатых бронях, при саблях, при пиках, бердышах, с самопалами встали в ратные ряды.
Для штурма даурского города поволокли казаки с собой две пушки-маломерки и одну долгомерную. Зная о дозорных князя Албазы, рекой не поплыли. Решил Сабуров идти трудным путем, ударить с гор, захватить врага врасплох.
Сабуров обошел крепость с левой стороны. Взошел на гору — обомлел: вместо даурской крепости и городка чернело огромное пепелище, ни одной души нигде не было видно.
Сабуров и его казаки, давнишние бывальцы, ратных дел храбрые люди, омрачились. Лукавство даурцев показалось обидным, досадным; уязвило оно ратников Сабурова пуще стрел и пик. Сабуров не пошел на пепелище, стоял на холме, грыз кончик уса, клял свои неудачи.
На пепелище, возле тлеющего пня, нашли казаки обгоревшую молодую, лицом пригожую даурку с младенцем на руках. Полонянку привели к Сабурову. Через толмачей выведали: даурка — одна из жен князя Албазы. От полонянки узнали и тайну гибели даурской крепости.
За пять дней до ратного похода Сабурова жители даурской крепости взбунтовались. Подошли даурские воины к шатру князя Албазы, подняли над головами ножи, пики и луки.
— Не наш ты, князь!
— От княжения твоего лихо нам, и женам нашим, и детям, и скоту.
— Ты накликал краснобородых лочей!.. От мира с ними отказался! Ты!..
Албаза вышел из шатра, из-под высокой шапки выбивались седые космы и спадали на желтое лицо. Ветер трепал полы расхлестнутого цветного халата. Князь вздергивал плечом, сутулился, клочки бровей сходились у переносья, говорил гордо:
— На тигра можно влезть, но с тигра нельзя слезть…
Князя перебили голоса воинов:
— Тигр не родится от вшивой овцы!.. Убирайся ты, маньчжурский ублюдок! Убирайся!..
