Читать послание пришлось в присутствии воеводы и рыцаря фон Хеймбурга, представителя Тевтонского ордена. Венгерский король уже несколько последних месяцев с подозрением косился на крестоносцев, которым он сам разрешил незадолго до того расселиться в юго-восточном углу Трансильвании. Уж больно энергично и чересчур властно взялись они за дело. Андрей II оказался достаточно проницателен и уже стал догадываться, какую скрытую опасность таит в себе этот орден и какой вред он может принести королевству[63].
Чтобы улучшить взаимоотношения и рассеять его сомнения, ландмейстер[64] Хеймбург сам предложил Андрею помощь в предстоящей схватке с русичами. Рыцарей в Трансильвании было пока немного, чуть больше семи десятков. Ландмейстер взял с собой пятьдесят из них, будучи уверенным в том, что такого количества вполне хватит, чтобы сокрушить вдесятеро больше схизматиков, осмелившихся взять в руки оружие, и обратить в паническое бегство всех остальных.
— Что мыслит барон? — почтительно спросил Фильней у фон Хеймбурга — единственного человека, к которому венгерский воевода испытывал уважение.
— После злобных сарацин это будет не более чем легкая прогулка, — небрежно заметил тот. — Я попросил бы только одной чести от воеводы — поставить моих доблестных рыцарей в сердцевину клина, которым мы завтра разорвем схизматиков надвое, причем так же легко, как поджаренного молочного поросенка. Надеюсь, князь, — слегка наклонил он голову в символическом поклоне, — что ваши бояре сумеют докончить начатое нами.
— Сумеют, — буркнул Александр Всеволодович, сердито глядя на самовластно распоряжавшегося чужеземца, которому было не более тридцати пяти лет, но тут же успокоил себя мыслью о том, что после победы он сделает все что угодно, лишь бы в самые кратчайшие сроки выдворить их всех обратно к королю.
Хорошо хоть, что второй сын короля, королевич Коломан, также прибывший вместе с Фильнеем, не доставлял особых хлопот, вел себя тихо и ни во что не вмешивался, большую часть времени проводя в отведенных ему покоях Верхнего замка и общаясь преимущественно со своим лекарем. Все эти дни ему нездоровилось.
А в это же время в корчмах и прочих веселых питейных заведениях продолжали свою неутомимую работу подручные купца Любомира, отчего настрой простых ратников, которых привели с собой галицкие бояре, опускался все ниже и ниже. Впрочем, они не только пугали, но еще и снисходительно учили, что делать, дабы уцелеть. Правда, из-за молодости и неопытности случались и проколы.
— Так ты сразу кидайся в снег, а копье свое отбрасывай в сторону, — добродушно советовал Николка Панин перепуганному бородачу.
— Да у меня его отродясь не было. Вон, секира отцова, и все.
— Ну, секиру в сторону, а сам рожей в снег зарывайся.
— А не ссекут рязанцы?
— Да за что? — простодушно удивлялся Торопыга и бил себя кулаком в грудь. — На меня погляди! Жив ведь! А я ведь тоже с братьями и отцом три года назад на сече был. Под Ростиславлем нас всех и повязали, а рубить никого не стали. Князь нас даже в холопы обельные своим ратникам брать воспретил. — И подвел итог: — Таких, как мы, князь Константин не трогает, потому как понимает — подневольные. Повелели бояре, мы и пошли.
— Вот-вот, — кивал бородач, вдохновленный возможной перспективой спасения. — Я-то уж ладно, а вот сынов своих жалко. Все трое у меня тут. А куда денешься, коли Глеб Зереемеевич повелел? — сокрушенно разводил он руками. — Никуда ж не денешься.
— Ништо, — хлопал его по плечу Николка. — Все хорошо будет. Мы с тобой еще после встретимся да над страхами твоими посмеемся. Будь покоен, и сам жив останешься, и сыны твои тоже. Вот боярам да княжеским дружинникам — это да. Им и впрямь достанется, чтоб против князя нашего не вставали.
— Так ты… кто? — тут же насторожился мужик, мгновенно уловив слово «нашего».
Николка замялся, мысленно обругал себя на все корки, но затем с бесшабашной отвагой, свойственной юности, решился.
— Кто-кто, — передразнил он своего собеседника. — Сам, что ли, не понял? Потому и говорю как на духу — делай, что я советую. И не только сам с сынами, но и всем закажи. Как увидите, что наши полки пошли угорщину с немцами ломить, так сразу секиры, мечи, копья в стороны и рожами в снег.
