Удивленный митрополит молча указал на тяжелую амфору, а затем на служку с одутловатым лицом.
— Но его принес сам Любим, — добавил он.
— К тому же этот кубок изначально предназначался мне, — встрял в разговор патриарх. — Мы просто ими обменялись. Выходит, кто-то хотел отравить именно меня?! — ахнул он испуганно.
Николка прищурился и хмуро засопел.
— Разберемся, — мрачно пообещал он и, многозначительно глядя на Германа, добавил: — Во всем разберемся.
Патриарх встал из-за стола и, горделиво выпрямившись, заявил:
— Если меня тут, невзирая на священный сан, подозревают в столь страшном грехе, то я…
— Да какие там подозрения, — бесцеремонно перебил его Торопыга. — Это я выясняю, дабы было что пояснить нашему воеводе, когда он приедет.
— А он жив?! — вырвалось у патриарха, но Герман тут же поправился: — Я имел в виду, его не убили в сражении?
— Его не убили в сражении, — спокойно ответил Николка. — И отравить его тоже не получилось. К тому же тот, кто поднес ему яд, уже схвачен, так что он-то нам все и скажет.
Герман осекся. Торопыга же продолжал свое следствие. Вел он его совершенно неумело, но компенсировал это старательностью и дотошностью к мелочам. Словом, в точности так, как советовал воевода. Особенно его заинтересовал стилет служки и загадочное поведение Упрямца.
— Стало быть, возле этой стены он вертелся, — задумчиво протянул Николка, склонившись над мозаикой. — Я Упрямца немного знаю, — бормотал он, медленно проводя пальцем по краю картины. — Упрямец — добрый пес. Такой вертеться где не надо просто так не будет, да и кусать кого ни попадя тоже не станет.
И тут служка с одутловатым лицом не выдержал. Некоторое время он бочком пододвигался к Торопыге, а затем, схватив со стола стилет, кинулся на дружинника и тут же взвыл от боли, держась за руку, из которой торчал широкий нож.
— Молодец, Родион, — одобрительно заметил Панин дружиннику, стоявшему у самого входа.
Выпрямившись и ухватив служку за шиворот, он выдохнул ему в лицо:
— Ты у меня теперь все скажешь. И куда Любим делся, и что с ним, и про яд…. Погоди-ка, — нахмурился он от пришедшей в голову мысли. — А ведь ты не просто так на меня кинулся — удрать задумал. А куда? Неужто к этому святому?
И тут он с силой дважды ударил служку головой об мозаику. От ударов часть слюдяных кусочков вылетела из своих пазов, обнажив не штукатурку стены, а деревянную поверхность.
— Точно, — констатировал Торопыга. — Теперь нам совсем просто будет.
— У меня разболелась рана, — буркнул патриарх. — Я хочу уйти в свои покои.
— А я и не держу, — удивленно развел руками Торопыга.
— И я хочу забрать всех своих людей, — властно произнес он.
— Кроме этого, — сразу оговорил Николка, указывая на служку, который бессильно обвис, потеряв сознание.
— Всех, — повторил патриарх. — Он — духовного звания и потому подлежит только духовному суду.
— А это как скажут наш воевода и ваш император, — остался непреклонным Торопыга.
— Владыка Мефодий, повелите своему человеку освободить моего монаха, — сделал Герман последнюю попытку.
— Мне ратные люди не подчиняются, — сокрушенно развел тот руками. — Да и не след мне, как лицу духовному, влезать в светские дела.
— Разве может быть патриархом человек, который не имеет ни малейшего влияния на людей, пусть и вооруженных? — задал Герман риторический вопрос и сам же на него ответил: — Нет.
— На все воля божья, — непреклонно заявил Мефодий.
Как выяснилось всего через несколько дней, правым оказался он.
Иоанн, все-таки осуществивший свой триумф, для которого ему вполне хватило оставшейся колесницы, сзади которой, как в старые добрые римские времена, угрюмо шел связанный Феодор, уже на следующий день занялся самыми неотложными делами. Первым из них было выполнение обещания, данного рязанскому князю и повторенного воеводе Вячеславу.
Патриарх, который вроде бы заранее подготовился к тяжелому и нелицеприятному разговору, был все-таки ошарашен тем напором, с которым на него обрушился Ватацис.
— Я собираюсь честно сдержать свое слово. А дано оно было в том, что я не надену на свою голову императорскую корону до тех пор, пока меня не сможет поздравить и благословить патриарх всея Руси.