— А остальные?
— Этих я не знаю, — насторожился Славка. — Слушай, уж не монголы ли? — И он потащил клинок из ножен.
Но тревога была ложной. Как оказалось, старик-лекарь сразу после разговора с Константином не отправился спать, хотя ему и предложили местечко среди своих. Некоторое время он сокрушенно разглядывал безмятежно посапывающих булгар и юрматов, перебирая в сухих старческих пальцах янтарные четки-бусинки.
Затем, вздохнув, лекарь вышел на улицу, протер лицо снегом, извлек из своих пожитков молитвенный коврик, разулся и, встав лицом к югу, то есть к Мекке, приступил к совершению утреннего намаза. Он прочитал первую суру из Корана, сделал два положенных рак-ата[202], но на этом его салят ассубх[203] не закончилась. Немного подумав, он прочитал еще и другую суру, последнюю[204], показавшуюся ему особенно важной.
Затем лекарь не спеша поднялся, свернул коврик и отправился будить Рашида, назначенного ханом старшим над этими десятками…
— Наш хан Абдулла ибн Ильгам сказал тебе, русский царь, что клинки его воинов будут с тобой до тех пор, пока камень не станет плавать, а хмель тонуть[205], — спрыгнув с коня и легко, кошачьей грациозной походкой ступая по снегу, подошел к Константину Рашид. — Я что-то не видел утонувшего хмеля, и по пути сюда мне ни разу не встретился камень, всплывший из воды, — первым улыбнулся он своей незамысловатой шутке.
— Я тоже, — согласился Константин.
— Тогда почему ты оскорбил нас, не взяв с собой?
— Вы устали с дороги. Я решил дать вам немного отдохнуть, — смутился Константин.
— Мои воины обижены, — покачал головой Рашид. — Они считают это недоверием к нам.
— Я готов искупить свою вину, — приложил руку к сердцу Константин.
— Золотом? — пренебрежительно усмехнулся молодой булгарин.
— Тогда я второй раз обижу вас, а мне бы этого не хотелось. Я знаю, что больше всего любит настоящий воин, но лучше, если ты скажешь об этом сам, — неторопливо произнес Константин.
— Наш хан — великий человек. Он умеет выбирать себе друзей, мудрых, как священный свиток всемогущего, — одобрительно заметил Рашид. — Что ж, я скажу. Ты пошлешь меня и моих воинов первыми, когда придет пора скрестить клинки с этими пожирателями падали, умеющими только отнимать у людей честно нажитое добро.
— Награда велика, но я дарю ее тебе от всего сердца, — торжественно произнес Константин.
— Тогда будь столь же щедр и к нам, — выступил вперед Каргатуй. — Позволь нам быть вторыми. У нас тоже есть что сказать этим умельцам воевать с мирными народами. Поверь, в бою мы не осрамим тебя. Во всяком случае, от хана Бачмана я ни разу не слышал попреков, но только слова благодарности.
— Пусть будет так, — кивнул Константин.
— Ничего себе награда — первыми в бой пойти, — шепнул на ухо другу подошедший воевода, занимавшийся в это время размещением пушек и расстановкой своих дружинников, и похвалил: — А ты классно держался. Я бы так не смог.
— Вот потому-то я и не люблю Европу, — вполголоса ответил Константин. — Там продается все и вся уже сейчас. А Восток…
— Дело тонкое, — продолжил Вячеслав.
— Нет, не так. Просто на Востоке за деньги — что сейчас, что потом — многого купить невозможно. Зато кое-что — и весьма дорогое — тебе вручат даром, ничего не требуя взамен. Вот потому-то Киплинг и прав, сказав свое бессмертное: «Запад есть запад, восток есть восток, и вместе им не бывать».
— Почему? — нахмурился Славка. — Я что-то недопонял всех сияющих глубин твоей царственной мудрости.
— Да все ты отлично понял, — отмахнулся Константин. — Не могут быть вместе те, кто не понимает и от этого презирает друг друга. Сам же мне говорил, что теперь совершенно иначе смотришь на Кавказ.
— Так это потому, что он пока совсем иной, — неуверенно сказал воевода.
— Правильно. А почему? Да потому, что он еще ничего не перенял у Запада. А перенять он может только самое худшее. Сам знаешь, что дурной пример заразителен. Стоп! — неожиданно прервал он сам себя. — По-моему, началось, — и указал на Торопыгу, галопом несущегося к ним.
Николка начал кричать еще издали:
— Выезжают, выезжают!!
Впрочем, это предупреждение было напрасным. Всадников, выбиравшихся из-за заснеженных кустов на противоположном берегу, увидели все. Константин обернулся к своим людям, жалкой горстке по сравнению с той тысячей, не меньше, что скапливалась там, раскрыл было рот, чтоб приободрить их, но в это время из возка вылез старик-булгарин.
