Немало дебатов вызвало и само месторасположение будущих оплотов борьбы с монгольскими полчищами. Это только кажется, что степь широка и привольна, а межей и границ у нее нет вовсе. На самом деле у каждого племени и каждого рода имелись свои строго определенные места для летних и зимних кочевок.
Немало способствовал успеху переговоров и нехороший товарищ Субудай. Яик течет строго на юг в своих верховьях, но затем, где-то посередине, делает резкий поворот и устремляется на запад. Пройдя таким образом около пятисот километров, река делает поворот на юг и уже не меняет курса, пока не впадет в Каспий.
Эти повороты образовывали не очень приятный выступ, направленный в сторону Волжской Булгарии. Оборонять его — нечего и думать. В степи раздолье для кочевников, а не для пешего русского строя. Вдобавок рельеф самой степи в тех местах практически плоский, то есть для конницы местность сказочно замечательна.
Так вот Субудай своим набегом, больше походившим на очередную стратегическую разведку, сумел одним махом разогнать всех кочевников вплоть до Яика и оттяпать в свою пользу весь этот выступ, составляющий территорию в полтораста тысяч квадратных километров. Теперь весь угол, который образовывал Яик своими двумя поворотами, принадлежал не саксинам, кыпчакам или башкирам, а монголам.
Разумеется, с теми, кто успел перебраться на другой берег Яика, добродушные гостеприимные соседи поделились, выделив им часть своих пастбищ. Однако давно подмечено, что чувство альтруизма, то бишь бескорыстной доброты, имеет свои пределы, если человек, разумеется, не святой. Кочевники святыми не были.
К тому же раздражала дальнейшая перспектива совместного проживания. Если соседи принимают семью погорельцев, потому что у них безвыходное положение, то и хозяева и вынужденные гости прекрасно сознают, что это временно. Придет весна, и новый дом общими усилиями будет к осени выстроен.
Земля же — не дом, ее не построишь. Коли нет, так уж нет.
Словом, в степи стало тесно, причем настолько, что кое-где начали постепенно назревать конфликты. Пока они еще не разгорелись — запасы доброты не закончились, но все шло к тому.
Да и само строительство крепостей подразумевало очистку территории. Ее, конечно, нельзя было сравнить с той, которую оттяпал Субудай, но все равно это означало, что придется потесниться еще больше, к тому же неравномерно.
Можно отщипнуть по кусочку от каждой доли пирога, самому наесться и никого не обидеть. Вот и справедливость соблюдена и никому не обидно. Но это пирог.
А здесь получалось так, что при строительстве больше всего страдали племена буляр, еней и мингов, которые лишались не только зимних кочевок, но и весенних, расположенных вдоль правого берега Яика. А два рода кыпчаков к тому же теряли и свои йэй лэу[130].
Однако после долгих дебатов удалось поладить со всеми. Какие-то рода великодушно поделились с обиженными своей территорией, но главную лепту внес сам Константин. Он щедро уступил в пользование тем же кыпчакам места за Волгой, заявив, что в тех степях теперь очень много места для тех, кто уцелел после монгольского нашествия. Разумеется, все они обязались перейти под руку Константина, то есть беспрекословно исполнять повеления царя и его воевод, признать его своим верховным вождем, правда, тоже с оговоркой, то есть лишь на случай военных действий.
Ну и ладно. Главное, что хоть и с многочисленными условиями, с кучей ограничений, но высокие договаривающиеся стороны все равно поладили между собой.
Все лето и осень Вячеслав и его воеводы вместе с армянскими мастерами мотались как проклятые, выбирая самые лучшие места для строительства крепостей. Так возникли Орск, Оренбург, Каспийск, Степноград, Верхний Яик и просто Яик, поставленный на месте Уральска.
Зимой воевода, как, впрочем, и всегда, проводил очередные учения, после чего ранней весной, едва подсохла земля, отправился в Крым. С ним шли три тысячи конницы и десять пеших полков, в каждом из которых к тому времени находились по три, четыре, а то и пять сотен литовцев, жмудинов, лэттов, эстов, латов, семигалов, пруссов, ятвягов, ливов и прочих прибалтийских народцев.
