Алатырь-камень - страница 103

Пришлось организовывать оборону на месте, благо разбойный люд не спешил нападать, ограничившись тем, что начал перекрикиваться, пытаясь задорными речами выманить царских дружинников на открытое место.

Решив, что иного выхода не остается, Константин даже согласился пойти на переговоры. Поднял руки вверх — в знак добрых намерений — и вышел на середину полянки. Меч свой, чтоб видели тати, он одному из дружинников передал.

Чуть погодя из-за засеки появился человек. Главарь татей оказался не из пугливых, да и подлости за душой не таил — вышел без меча и даже бронь свою снял. Подойдя к царю, он удосужился согнуть спину в знак уважения. Поклон, правда, получился неважнецкий, ну да уж хоть такой.

— Исполать тебе, государь, — произнес вежливо.

— И тебе подобру, — склонил в ответ голову Константин.

— Неужто и впрямь мне ныне выпало с самим государем Константином Владимировичем речь вести? — поинтересовался для начала атаман.

— С ним, — подтвердил тот спокойно, успев подумать, что жизнь в Древней Руси, пускай не такая уж и долгая по своим временным меркам, и впрямь изрядно успела изменить его характер.

Ему припомнились события десятилетней давности, когда он оказался почти в точно таких же обстоятельствах[109]. Разница заключалась лишь в том, что тогда он был один, а сейчас с десятком дружинников. Зато и татей намного больше, чем тогда. Но теперь возможное предложение главаря шайки отпустить его подобру-поздорову в обмен на оружие, одежду и коней Константином бы даже не обсуждалось. Он отверг бы его изначально, не задумываясь ни на секунду, ибо лучше отдать жизнь, чем порушить честь.

«Ну прямо совсем настоящим княжеским, нет, теперь уже царским духом пропитался», — даже восхитился он, чувствуя вполне законную гордость, а вслух спросил:

— Ты про меня уже все доподлинно сведал, а мне тебя как звать-величать прикажешь?

— Сланом люди добрые кличут, — откликнулся тот.

— А есть они здесь — добрые-то? — полюбопытствовал царь.

— Ты ныне у меня, считай, в гостях, так почто хозяев коришь облыжно?[110] — возразил атаман.

— Обидеть не хотел, — уступил Константин. — Однако земли эти мои. Получается, что и ты у меня тоже в гостях. К тому же я привык к тому, что добрые люди в градах да селищах живут, а не в лесу прячутся.

— Стало быть, доля такая. У меня тоже когда-то и дом был теплый, и жена славная, и дите народилось. Все в одночасье порушилось.

— И кто тому виной? — спросил Константин, продолжая присматриваться к собеседнику.

По виду тот на вятича не походил никаким боком. И нос не бульбочкой, а заостренный, и волосы не черные, а темно-русые, и бородка совсем небольшая, и одежа на нем дорогая, а сидела как влитая.

— Да что там долгие речи вести, — отмахнулся от вопроса Слан. — Ты мне лучше вот что скажи. Верно ли попы в селищах да в Карачеве сказывали, что ты всех татей миловать повелел?

— Если рудой человеческой рук не замарал, — уточнил Константин. — Только тогда поспешать надо. Ведь в грамотке моей и сроки указаны. Так что тебе на раздумье да на сдачу всего пара месяцев осталась.

— Руки мои чисты, — ответил Слан. — Так как ты с теми поступаешь, кто по доброй воле из леса выходит?

— По грехам их, — ответил Константин, окончательно успокоившись. — Вовсе без наказания тоже отпускать нельзя, иначе не по Правде оно будет. Однако и в порубе никого томить не собираюсь. У меня кара иная.

— Кнут и кат? — усмехнулся Слан.

— Зачем же так сурово? — возразил Константин. — Потрудиться надо для блага Руси. И не за гривны. Тем и полное прощение выслужишь.

— Ишь ты, — мотнул головой атаман. — Стало быть, двойную выгоду получить желаешь. И леса свои от нас очистишь, и холопов даровых себе обретешь. Ловко ты все измыслил.

— Ловко измыслил, говоришь, — повторил задумчиво Константин. — Как сказать. Скорее, в убыток себе. Сам прикинь. Придет ко мне гость торговый, коего ты обидел, и челом на тебя или на кого иного бить станет. А я ведь прощение уже даровал. Значит, виру за его обиду кому платить придется? Верно, мне. А за ним следом второй подойдет, третий, и всем им гривны надо отдать. Какая же это выгода? Скорее, убыток голимый.