Алексей Николаевич любил писать шифровки сам и делал это мастерски, точно И лаконично формулируя свои мысли. Он был широко образованным человеком, еще до войны окончил инженерный факультет Военно-воздушной академии имени Жуковского, воевал, работал в США во время военного лихолетья, обеспечивая поставки военной техники по ленд-лизу. У него был большой опыт работы в разведке – и за рубежом, и в Центре. В нем удачно сочетались осторожность с разумным оправданным риском. Он был тонкий дипломат и умел ладить и с послом, и с резидентом КГБ. Среднего роста, широкоплечий, седеющие редкие русые волосы, зачесанные назад, высокий лоб, живые, чуть насмешливые с хитринкой глаза.
У каждого человека есть все-таки своя основная доминанта, главная составляющая, определяющая его суть. У одного это скупость, у другого – честность и порядочность, у третьего – интеллигентность, у четвертого – безудержная разгульность, у пятого – еще что-то. Вероятно, уже в детстве можно в человеке разглядеть ростки некоторых будущих определяющих черт. У Разумихина во всем его облике проступала интеллигентность, масть.
Зная из опыта работы, что Центр «всегда прав», резидент умел так сформулировать свою мысль, чтобы оставить путь для отхода и в то же время вынудить Центр взять часть ответственности и на себя. В Москве его шифровки не любили: они заставляли принимать конкретные решения. А там никогда не хотели брать ответственность за что-нибудь серьезное. «Тебе на месте виднее, ты и решай!» – рассуждали в Центре некоторые начальники. Правда, в случае успеха Центр себя не забывал. Генерал писал и приговаривал:
– Ты знаешь, Виктор Никифорович, я очень осторожный человек, но Василий Федорович, начальник управления, сверхосторожный, ведь с ним в Штатах проработал не один год. И тебе скажу, этот на себя никогда ничего не возьмет и никогда никому до конца не поверит. Поэтому написать надо так, чтобы шифровка обязательно сначала легла на стол начальника ГРУ. А вот когда на нашей телеграмме в левом углу наискосок зеленым карандашом Иван Петрович напишет: «Доложите», тогда Василий Федорович вынужден будет подготовить ответ и доложить наверх. Поэтому пишем на имя главного шефа. Если мы с тобой изобразим все как есть, – продолжал Разумихин, – Василий Федорович для подстраховки поставит перед нами тысячу вопросов, на которые мы с тобой заведомо не ответим. А у нас нет времени, поэтому надо представить дело так, чтобы Центру деваться было некуда, заставить его разделить ответственность за принятие решения. Конечно, основной риск мы должны взять на себя и представить его нашим кураторам как минимальный. Без риска в разведке делать нечего. Я тебе больше скажу: если хочешь сделать что-то хорошее, полезное, высокое, надо обязательно быть готовым пойти где-то против ветра, против течения, рискуя сломать себе шею.
Генерал любил иногда пооткровенничать с Дроновым. Он уважал его как фронтовика и считал как бы своим, потому что в Центре был короткое время заместителем начальника американского управления и знал, что Виктор готовился работать в США.
– Ты знаешь, – вновь отвлекся Разумихин от телеграммы, – вот я тебе говорил о разумном риске. В мою бытность в Штатах, однажды через забор посольства кто-то перебросил увесистый пакет. Дворник, обнаруживший «подарок», отнес его офицеру безопасности КГБ. И ты знаешь, что тот идиот сделал? Посчитав, что это очередная провокация, он позвонил в ФБР и передал его, не вскрывая, сотруднику американской контрразведки. Потом стало известно, что в пакете были совершенно секретные документы. Доброжелатель предлагал сотрудничество, а вместо этого по милости нашего сверхбдительного ближнего соседа угодил за решетку. Да, наверное, и о нашем проколе знаешь. Пришел в посольство немец, старший лейтенант бундесвера, предлагал боевые уставы, а его прогнали в шею со словами, что мы такими делами не занимаемся.
Об этом случае Дронов, конечно, знал. О нем часто вспоминали и судачили в резидентуре. Больше всего доставалось бывшему резиденту Грачеву, которого сменил Разумихин. Старожилы особенно любили рассказывать, как Грачев, прибыв в страну, на первом же совещании стал распекать офицеров: они-де не умеют устанавливать знакомства с иностранцами. При этом он ссылался на свой опыт работы в Африке и рекомендовал использовать здесь, забыв, вероятно, что Швеция – не Нигерия.
