Когда она подошла к окну, на подоконнике сидела только Маринка. Остальные растворились, даже не взглянув в её сторону.
У Маринки виноватый вид. Сколько раз Стаська говорила, чтобы она не делала этих дурацких тощих хвостиков по обе стороны прилизанной головы! Похожа на таксу, поджавшую хвост.
– Чего это они? – спросила Стаська. – Разбежались, как мыши.
Маринка слезла с подоконника. Смотрит Стаське в подбородок своими очёчками.
– У них дела… – шепчет.
– А ты почему не с ними?
– Но ведь ты моя подруга. Я обязана тебя поддержать.
– Правда? И в чём же? Думаешь, переживаю, что спектакль провалился? Очень надо. Подумаешь – спектакль. В следующий раз сыграю лучше.
– В следующий раз? – господи, сколько сочувствия в косеньких глазках. Ева-неудачница вздумала жалеть её, Стаську. Словно они поменялись местами… – Ты знаешь, Стася, ребята решили, что тебе не следует пока ходить в кружок. Ты ведь и сама, наверное, не захочешь? Из-за Славика…
– Из-за Славика? А что такое со Славиком?
– Как что? Он ведь женится. И тебе, наверное, неприятно будет… И, потом… Его невеста будет приходить на репетиции. Славик говорит, что у неё большие способности и, возможно, она будет второй Евой. И Славик просил, чтобы она ничего не узнала о вас… ну, в общем, он просил тебе передать, чтобы ты не приходила. Ну, ты понимаешь…
Нет, Стаська ничего не понимала.
– Понимаешь, там такая история! – Маринка закатила глаза. – Славик с этой девушкой очень давно встречается, ещё когда ему шестнадцать было, а ей… Ну сколько, если она его на пять лет старше? Так… – Маринка считает в уме.
Ну и тупица! Пять пишем два в уме… А Славик-то старушками, оказывается, интересуется. На пять лет старше… Значит той лярве крашенной сейчас двадцать семь? Старше Стаськи на восемь лет! Разве такое возможно? Сколько раз он говорил, что её юность для него словно глоток вина в жаркий день… а, впрочем, она подозревала, что он просто треплется. Вычитал где-нибудь, – непризнанный, блин, гений, – украл чужие слова. Что ему стоит… просто так походя… наплевать в душу… украсть чьи -то слова… чьё-то сердце…
Стаська старалась держаться, изображала холодность и презрение, но внутри всё переворачивалось и заходилось болью.
– Ну, значит, ей где-то двадцать было, – трещала Маринка. – Ну вот, они встречались, и у них такая любовь была, такая любовь! Ты ведь Славика знаешь – он такой! А потом Славик в армию ушёл, а она замуж вышла за другого и ребенка родила, представляешь: у неё сейчас сын четырех лет? Но она продолжала Славика любить, и когда он вернулся, она пришла к нему прощения просить, говорила, что любит, чтобы он её простил. Но Славик не простил, и тогда она решила с собой покончить – отравилась таблетками. Еле откачали, и Славик её пожалел, и снова стал с ней встречаться. А потом она опять к мужу вернулась ради ребенка, и тогда он с тобой закрутил… – Маринка виновато опускает глаза, но тут же мечтательно вздыхает:
– А теперь они окончательно решили быть вместе. Вот это любовь, да? Вот это чувства!
Всё ясно. Значит Стаська не ошибалась: эта дура очкастая сама в Славика влюблена. Безнадёжная тупица! То-то она эти взгляды жалобные ловила. И этот лепет стрекозиный: Славик – то, Славик – сё, Славик – гениальный!
А Славик – дурак, попался на удочку лярвы белобрысой. Видать, та ещё артистка. Способности у неё… Натурально сыграла… Ничего, посмотрим ещё – кто кого переиграет.
– Слюни утри, – сказала Стаська.
– Что? – вытаращилась Маринка.
– Слюни, говорю, утри. Сама в Славика втюкалась?
– Ну что ты?.. – цыплячья шейка покраснела, вытянулась. – Как ты можешь, Стася? Правильно про тебя говорят…
– Ну, и что говорят?
– Что ты чёрствая и эгоистичная!
Бедняжка, даже очки вспотели.
– Это кто говорит? Славик, что ли?
– Неважно – кто. Я думала – тебе нужны друзья, а ты…
– Ты ещё скажи, что моё поведение недостойно звания комсомолки!
– Я пойду, – Маринка прячет глаза, полные слёз.
– Проваливай!
Убежала на своих цыплячьих кривеньких ножках.
Стаська села на подоконник, закинула нога на ногу, закурила.
Проходящие мимо студенты и аспиранты мужского пола сворачивали шеи, женского – завистливо перешёптывались.
