К концу их разговора в кабинете Алены появился Сиволапов.
— Зайка, я не помешаю? — спросил он, усаживаясь в кресло напротив Глеба.
Алена с откровенным обожанием окинула взглядом синеглазого красавца и теплым, влажным голосом ответила:
— А мы уже, собственно, поговорили.
У Глеба мучительно сжалось сердце. Уже готовый к тому, чтобы согласиться писать музыку, переполненный до краев восторгом и нежностью к этой женщине, он вдруг ужаснулся тому, что должен будет видеть ее ласковый лучистый взгляд, адресованный другому мужчине.
— Ну и как? Согласны? — самоуверенно поинтересовался Сиволапов. — Тогда бегу за шампанским.
— Не стоит спешить. — Алена мгновенно уловила смену настроения Глеба и вопросительно заглянула ему в глаза.
Глеб встал.
— Я должен подумать, Алена Владимировна. Если не возражаете, позвоню дня через три…
Однако его «главная женщина» распорядилась иначе. Вернувшись из театра, Глеб лег в постель и мысленно прокручивал разговор с Аленой. Поворочавшись без сна несколько часов, он вдруг почувствовал знакомую нехватку воздуха в груди. Быстро включив свет, он кинулся к роялю и, прикрыв веки, увидел перед собой милое серьезное лицо Алены с расширенными вдохновением зрачками пристальных глубоких глаз цвета меда, услышал ее обволакивающий глуховатый голос. Вдохнул всей грудью невесть откуда взявшийся острый, свежий, сводящий с ума запах черемухи, и из самой глубины трепещущей души полились страстными всполохами тревожных прозрений звуки основной темы спектакля…
На следующий день утром он перешагнул порог театра, не раздеваясь, в плаще и шляпе, с полей которой скатывались на белоснежную рубашку капли дождя, дождался Алену, спустившуюся по его просьбе в фойе, и, молча откинув крышку рояля, объяснился ей в любви. Когда он закончил играть и наконец поднял глаза, то с благоговением и трепетом увидел вместо ее лица прекрасное зеркало, в которое смотрелась рожденная им музыка…
С того дня прошло три месяца, и Глеб жил, как во сне. Он, до изуверства требовательный к своему творчеству, понимал, что написанная им для спектакля музыка выше планки, им самим установленной…
И вот теперь все. С сегодняшнего дня, когда придут зрители и услышат его музыку, она будет жить отдельно от него.
Глеб очень сожалел, что не смог пойти на спектакль для «пап и мам», но Люсе было необходимо появиться в клинике. Он ждал ее в машине, и перед глазами стояло заплаканное лицо Алены… Глеб достал мобильник и попросил к телефону госпожу Холгейт.
— Алло, тетя Наташа, это снова Глеб. Я практически с улицы. Жду Люсю в машине около клиники. Заехать вряд ли. Вы же знаете, что Люся нигде не бывает, а мне нужно будет сразу отвезти ее домой. Ну скажите в двух словах. — Глеб надолго замолчал, потом переспросил: — Скончалась? Давно? Я понимаю… Тетя Наташа, передайте Джону огромное спасибо за содействие. Нет, ну я же понимаю, что в посольстве у него дел невпроворот и заниматься отпрысками древних дворянских семей, развеянных по миру, — совсем не в его компетенции… Договорились. Я отвезу Люсю и вечером к вам заеду. Кстати, мамин портрет уже окантовали — я привезу. Обнимаю вас, Джону поклон от меня и Люси.
Глеб задумался, снова набрал номер.
— Добрый день, Мила. Это Глеб Сергеев. Спектакль закончился? А как Алена Владимировна? Ну, насчет успеха я и не сомневался. Вечером замена? Да, я постараюсь быть. Счастливо.
Через несколько минут на крыльце клиники появилась закутанная в шаль Люся. Плюхнулась на заднее сиденье и потребовала сигарету.
— Что сказал врач?
Глеб прикурил сигарету, отдал Люсе и чуть приоткрыл окно.
— Взяли все анализы. Окончательный разговор на следующей неделе. Тогда будут решать о дне операции. Обещают вернуть красоту и молодость. — Слова Люси прозвучали грустно и подавленно.
— Тебя нежно целует тетя Наташа. Я к ним вечером заеду.
— Та-ак, и что там с твоей Оболенской? Джону удалось связаться с Мещерскими?
— Все удалось. Но, к сожалению, поздно. Сестра Оболенской Нина Николаевна неделю назад скончалась от сердечного приступа. До этого долго болела и практически все время находилась в больнице… В какой-то особенной больнице типа дома престарелых. Там и умерла.