— Пройдемся немного.
Они двинулись в темноту. Девушка взяла Шовеля под руку, чуть прижавшись к нему. Он жадно пил напоенный туманной влагой воздух в городе мертвых, где из живых были только они одни.
«Не воспаряй, — осадил его внутренний голос. — Просто вы болтаетесь по городу — едва оперившийся шпион и профессионалка…».
На улице Алебард она остановилась возле старинного дома, второй этаж которого нависал над тротуаром, и вопросительно посмотрела на Шовеля. Ален сделал шаг к парадному. Они поднялись наверх. Девушка долго искала в сумочке ключ.
Комната в мансарде была довольно просторной.
— Вы живете одна?
— Да.
— Как вам удалось найти такую прелесть?
— Это квартира моей бабушки. Вам нравится? Располагайтесь, я сейчас вернусь.
Широкий диван, застланный шотландскими пледами, со множеством подушек, глубокое кресло, испанская шаль на зеркале, причудливая рама, хрустальные висюльки на люстре, репродукции гравюр Доре и Гойи, полки забиты книгами — классика, библиотека «Плеяды», словари, дешевые карманные издания, на полу стереопроигрыватель. Типичная обстановка интеллигентной девушки, у которой есть вкус и мало денег…
Она появилась с охапкой дощечек и опустилась на колени возле решетки камина, чиркнула спичкой. Пламя побежало по бумаге.
Она хотела встать, но он удержал ее за плечи.
— Куда вы опять?
— Приготовлю бутерброды и кофе.
— Проголодались?
— Нет, это вам.
— Поставьте какую-нибудь музыку и давайте посмотрим на огонь.
Она склонилась над проигрывателем. Глубокий звук виолончели заполнил мансарду.
— Это что?
— Ля-мажорный квинтет Дворжака, — улыбнулась. — А я Микки.
— Ален.
Он уселся на ковер. Она положила ему голову на плечо и вытянула ноги. «Боже, такого не бывает», — подумал Шовель.
— Микки… А ведь я уезжаю завтра. Но если вы скажете, вернусь через неделю.
Она смотрела на него растерянно, губы то расползались, то сжимались в сомнении, надежде, борьбе.
— Да, — прошептала она.
Он потянулся к ней, но она отодвинулась…
— Еще кофе?
— Нет, спасибо. Продолжай…
— Бабушка переехала жить к дяде и оставила мне свой чердак. Она так и не простила матери, что та снова вышла замуж после смерти моего отца. В качестве платы за жилье я обязана выслушивать наставления по телефону и являться по воскресеньям к ней на обед. Иногда мне казалось, что это слишком дорого. Правда, бабушка прелесть. Вот. Я проработала три месяца в универмаге, в отделе мебели. Целый день на ногах. К вечеру так уставала, что уже не могла читать. Решила возобновить занятия в университете, а для этого приискать вечернюю работу. Один приятель, он в консерватории, привел меня в этот клуб. Там я танцую с десяти вечера до двух ночи. Зато через год получу диплом. Мечтаю уехать преподавать куда-нибудь подальше. В Испанию или Англию. Новая жизнь!
Шовель улыбнулся. Короткое замыкание было не случайным: они походили друг на друга во всем. Даже в своих грезах.
— Страсбург не пляс Пигаль. Жена хозяина — она играет на пианино — обращается со мной как с дочерью. Кстати, сегодня меня ждет выволочка. Ушла с клиентом, представляешь!
Она ткнулась носом в его шею, и Алена вновь охватила сладкая боль в сердце, которой… да, которой никогда не было ни с Женевьевой, ни со всеми остальными…
Часы на башне собора пробили двенадцать. Шовель встрепенулся.
— Тебе пора?
— Да. Но в следующую субботу в это же время ты будешь меня ждать здесь, в мансарде…
— Да. Здесь, в мансарде… «И сердце выну для тебя».
— Верлен! Ты не находишь, что слишком начитанна даже для учительницы?
— Как доехали? — осведомился Шовель.
— Европа сошла с ума. По субботам обязательно должна быть плохая погода — снегопад, метель, гололед, иначе машины забьют дороги в два слоя. Полчаса пересекал границу. — Норкотт положил на стол чемоданчик из натуральной кожи. — Итак?
— Мы пропустили через частый гребень квартиру Лилианы и контору Левена. У девицы вот эти два письма. — Он протянул фотокопии. Англичанин внимательно прочел их и кивнул. — У Левена в сейфе лежит завещание и список бумаг, хранящихся в «Лионском кредите». Документ № 18 адресован министру юстиции, возможно, это и есть «страховка».
