Это была старая рукопись, тут и там мелькал «ъ». Взгляд Тимофея сразу ухватил фразу, которая его заинтересовала:
«Силы Зла в этом мире подразделяются на несколько видов». Тимофей уселся поудобнее и начал читать.
«Силы Зла в этом мире подразделяются на несколько видов. Причем, носители зла бывают как живые, так и мертвые. Мертвые подразделяются на два вида: чисто „мертвецы“ и „зомби“…» Читал Тимофей довольно долго, но большая часть времени ушла на разбирание почерка, тот был довольно замысловатым, и поэтому прочитал он не так уж много.
Устав от этого утомительного занятия, он решил отдохнуть.
Перед тем как отложить книгу, Тимофей решил выяснить, кто был автором этой рукописи, и заглянул в начало. Разобрав полустершуюся надпись заглавия, он узнал, что это был дневник, судя по дате начала и фамилии автора, его прадеда. Это еще больше подогрело интерес Тимофея, и, решив обязательно дочитать до конца, он пошел на улицу проветриться. Солнце неумолимо двигалось к закату, приближался вечер. «Скоро наступит ночь, думал Тимофей, — а с ней придет и темнота… Может, пойти в деревню? Смысла нет. Деревня полузаброшена, остались одни ветхие старики да старухи. Что проку от них, если Анфиса придет? Здесь надежнее. Мой дом — моя крепость». Тимофей осмотрел дверь и остался доволен своей работой. И вдруг до него дошло, что, укрепив дверь, он забыл о ставнях. До темноты времени осталось не так уж и много. Прекрасно это понимая, Тимофей лихорадочно принялся за работу. Закончил он уже в сумерки. Все тело, отвыкшее от физического труда, ломило. Пузыри мозолей, вздувшиеся на ладонях, мерзко саднили, перекликаясь с болью от заноз. Спина, искусанная комарами, чесалась. Проклиная и Анфису, и комаров, и собственные руки, Тимофей, как медведь в берлоге, скрылся в доме. От работы на свежем воздухе в нем проснулся зверский аппетит. Наевшись до отвала, Тимофей по тому, как слипались глаза, понял, что пора на боковую. Лениво шаркая ногами, он добрел до своей комнаты. Не расстелив постель, не раздевшись, он рухнул как мешок и, лишь голова коснулась подушки, забылся умиротворенным сном младенца.
Лунный свет, падая на деревья, стекал по ветвям. Ни малейшего ветерка не пробегало по листве. Стояла гнетущая тишина. Тишину эту, пожалуй, можно было бы сравнить с тишиной, которая наступает в джунглях после разнесшегося львиного рыка. Все животные смолкают, хозяин вышел на охоту.
Окна второго этажа не были закрыты ставнями, и лунный свет падал на кровать. В комнате стояла полная тишина, нарушаемая лишь тиканьем ходиков на стене. Освещая стол, горела свеча. Ровный, желтый свет ложился на икону, та была установлена на столе изображением к Тимофею.
«Ку-ку, ку-ку, ку-ку…» — прокуковав двенадцать раз, кукушка спряталась в домик. Полночь. Скрипнула кровать. Тимофей перевернулся на другой бок, не просыпаясь. Сонный Тимофей, заходя в комнату, не прикрыл как следует дверь, и полоса света, просочившись сквозь щель, падала на пол в темноте коридора. И все ближе и ближе к этой полосе приближалось ритмичное пощелкивание по полу. У вас никогда не было собаки? Вот когда собака бегает по квартире, ее когти щелкают по полу примерно с таким же звуком, только, пожалуй, погромче.
Тимофей, разметавшись на постели, спал. За окном во дворе послышался шум, подъехала телега. Приехал отец.
Слез с телеги и обернулся к возничему:
— Может, Сергей, зайдешь? Сейчас сообразим что-нибудь.
— Не, Егорыч, поздно, а мне еще пилить да пилить.
— Так и переночуешь у меня.
— Да не, поеду. Бывай!
Проводив его взглядом, отец поднялся на крыльцо. Подергав дверь и убедившись, что она заперта, поднял руку, чтобы постучать, но передумал. Обойдя дом, встал под окном Тимофея.
— Тима! — внутри было тихо.
— Тимофей!!! — еще раз громко крикнул он.
Все такой же монотонный свет был виден в окне и не было никакого движения. Неясное чувство беспокойства окутало его. «Да брось ты! — одернул он себя. — Просто Тима, наверное, устал за день и крепко спит. Но почему дверь в таком виде? Почему все окна первого этажа забраны ставнями?» Он обошел дом вокруг. Ни малейшей надежды попасть внутрь. Казалось, дом мрачно нахохлился, окна, как щитами, прикрылись ставнями, словно средневековый замок, находящийся в засаде. Дом — замок, а лес неприятель, готовый пойти на приступ. Взгляд непроизвольно обежал подступившую стеной чащу. Поднявшийся с болот и ползущий между деревьями туман серой пеленой замазывал кусты, придавая им мистические очертания.
