Очень трудно сердиться в комнате, полной ржущих лысых парней в оранжевых тогах. Буддизм.
Гаспар заставил нас ждать особого паломничества два месяца. Поэтому на монументальную тропу мы вышли в самый разгар зимы. Нас так завалило снегом, что каждое утро приходилось выкапывать тоннели во двор. Но перед тренировкой мы должны были очистить от снега всю площадку, поэтому часто начинали далеко за полдень. Бывали дни, когда ветер с гор дул так злобно, что в метели мы не могли разглядеть собственных носов, и Гаспар придумывал для нас упражнения внутри.
Одеяла нам с Джошем не вернули, поэтому я каждую ночь дрожал на полу, пока не засыпал. Хотя все бойницы заложили ставнями, а в жилых кельях горели жаровни, зимой не удавалось достичь ничего похожего на телесный комфорт. К моему облегчению, на остальных монахов холод тоже действовал: я заметил, что общепринятая поза на завтраке — обернуться всем телом вокруг чашки горячего чая, чтобы ни гран тепла не ускользнул. Если бы в трапезную вошел кто-нибудь посторонний и увидел всех нас в этих оранжевых тогах, он бы решил, что забрел на грядку гигантских дымящихся тыкв. Хотя остальные, включая Джошуа, похоже, находили какое-то спасение от холода в медитации: как мне говорили, они достигли того состояния, когда могут сами вырабатывать тепло. Такой дисциплиной я пока не овладел. Иногда я даже подумывал забраться в узкую глубину пещеры, где на потолке в спячке комками меха и кожи висели сотни пушистых летучих мышей. Вонь там, должно быть, кошмарная, но по крайней мере тепло.
Наконец пришел день паломничества, но к производству собственного тепла я приблизился не больше, чем в начале тренировок. Поэтому мне стало несколько легче, когда Гаспар подвел нас пятерых к шкафчику и выдал каждому гетры из ячьей шерсти и сапоги.
— Жизнь — страдание, — изрек он, вручая Джошу экипировку. — Но целесообразнее терпеть ее с ногами, чем без ног.
Вышли мы на рассвете, хрустально-ясным утром. Всю ночь зверский ветер сдувал с горы снег. Гаспар повел нас вниз по склону к деревне. Иногда мы брели по пояс в снегу, иногда перескакивали с валуна на валун: вдруг стало ясно, что наши тренировки по колоскака-нию не так уж и бесполезны и вообще довольно практичны. Если бы какой-нибудь валун под нами обрушился, нас бы запросто похоронило в ущелье под полусотней футов снега.
Селяне встретили нас великой радостью — выходили из каменных жилищ, обложенных дерном, и наполняли наши мисочки рисом и корнеплодами, дребезжали латунными колокольчиками и в нашу честь дули в ячий рог. А потом юркали обратно в дом, к очагам, и захлопывали дверь, чтобы не выпускать тепло. Однако праздник оказался скоротечным. Гаспар привел нас к дому беззубой старухи, с которой мы с Джошем когда-то познакомились, и мы расположились на постой в ее сараюшке, на соломе рядом с козами и парой яков. (Ее коровы были значительно меньше тех, что мы держали в монастыре, и гораздо больше походили на обычный домашний скот. Впоследствии я узнал, что наши были потомством диких яков, обитающих на высоких плоскогорьях, а ее порода приручалась и выводилась уже тысячу лет.)
Остальные уснули, а я пробрался в старухино жилище поискать еды. Жила карга в маленькой двухкомнатной хижине. Переднюю комнату мутно освещало одинокое окно, затянутое выдубленной шкурой, пропускавшей тускло-желтое свечение луны. В темноте я различал только очертания, а не сами предметы, однако на ощупь отыскал то, что могло быть мешком репы. Я вытащил один шишковатый комок, счистил с него грязь и вгрызся в это хрумкое земное блаженство. До сих пор репа мне была совершенно безразлична, но теперь я решил, что останусь здесь, пока все содержимое мешка не перекочует ко мне в желудок. И тут я услышал в соседней комнате шорох.
Я перестал жевать и прислушался. Неожиданно в дверном проеме кто-то появился. Я затаил дыхание. Раздался старухин голос с этим ее странным китайским акцентом:
— Покуситься на жизнь человека или как бы человека. Взять то, что ему не дадено. Утверждать, что достиг сверхчеловеческих способностей.
Я, конечно, туповат, но понял: карга цитирует правила, за нарушение которых монаха изгоняют из монастыря. Она вышла на смутный свет и продолжила:
