— Волшебство, — ухмыльнулся он.
— Нет волшебства, кроме Господня, — сказал Джошуа.
Валтасар почесал подбородок и спокойно ответил:
— Выходит, не без его соизволения, а, Джошуа? Друг мой ссутулился и уставился в пол. Ахмад расхохотался:
— В его магии нет никакой тайны, парни. У Валтасара — восемь юных наложниц, которые высасывают из его старческого тела все яды. Вот он и остается молодым.
— Ё-моё! Восемь? — Я поразился. Возбудился. Обза-видовался.
— А к твоему волшебству имеет отношение комната за железной дверью? — сурово поинтересовался Джошуа.
Улыбка сошла с лица Валтасара. Ахмад переводил изумленный взгляд с Джоша на волхва и обратно.
— Давайте я проведу вас в ваши покои, — сказал Валтасар. — Вам следует омыться и отдохнуть. Уроки начнутся завтра. Попрощайтесь с Ахмадом — вы не скоро с ним увидитесь.
Покои наши оказались просторными — всяко больше тех домишек, где прошло наше детство, — на полах лежали ковры, кресла в форме драконов и львов были выточены из экзотической твердой древесины, а на комоде стояли кувшин и чаша для омовений. В каждой комнате имелся стол и шкафчик с принадлежностями для рисования и письма, а также штука, которой мы никогда раньше не видели, — кровать. Комнату Джоша от моей отделяла низкая перегородка, так что можно было лежать на кроватях и беседовать, пока не уснем, — как мы делали в пустыне. В тот вечер я понимал, что Джошуа чем-то глубоко обеспокоен.
— Ты, кажется… ну, не знаю… чем-то глубоко обеспокоен, Джош.
— Разбойниками. Я мог бы их воскресить?
— Всех сразу? Фиг его ведает. А мог бы?
— Я думал об этом. Думал, смогу заставить их всех снова ходить и дышать. Думал, смогу их оживить. Но даже не попытался.
— Почему?
— Потому что боялся, что, если я их оживлю, они убьют нас и ограбят. Как сказал Валтасар: «Кто прибегает к силе, не умрет своей смертью».
— В Торе говорится проще: глаз за глаз и зуб за зуб. Они были разбойники.
— Но всегда ли они были разбойники? И останутся ли они разбойниками потом?
— Еще бы. Однажды разбойник — бандит навсегда. Они присягу принимают или что-то вроде. А кроме того, это ж не ты их убил.
— Но я их и не спас, больше того — я ослепил того лучника. А это было неправильно.
— Ты рассердился.
— Это не оправдание.
— Что ты мелешь — «не оправдание»? Ты — Сын Божий. А Бог смыл всех с лица земли потопом, только потому что рассердился.
— Я не уверен, что он поступил правильно.
— Прошу прощенья?
— Нам следует вернуться в Кабул. Я должен восстановить зрение этому человеку, если смогу.
— Джошуа, вот эта кровать — самое удобное место, где я бывал в жизни. Может, Кабул немного подождет?
— Может.
Джошуа надолго замолчал, и я уже было подумал, что он уснул. Мне спать не хотелось, но беседовать о мертвых разбойниках — тоже мало удовольствия.
— Эй, Джош?
— Чего?
— Как ты думаешь, что в той комнате за железной дверью? Как он ее назвал?
— Сёнь-цай.
— Ага, оно. Как ты считаешь, что там?
— Не знаю, Шмяк. Может, спросишь наставника?
— Сюн-цзай в наречии фэнь-шуй означает «дом рока», — объяснила Крохотные Ножки Божественного Танца Радостного Оргазма. Она стояла на коленях перед низким каменным столиком с глиняным чайником и чашками. На ней был красный шелковый халат, разукрашенный золотыми драконами и перехваченный черным кушаком. Волосы — черные, прямые и такие длинные, что она завязала их в узел, чтобы не таскались по полу, когда она подает чай. Лицо ее было в форме сердца, кожа — гладкая, точно отполированный алебастр, а если девушка и подставлялась когда-нибудь солнечным лучам, все следы ее пребывания на солнце давно выцвели. На ногах она носила деревянные сандалии на шелковых ленточках, и ноги эти, как можно догадаться по ее имени, были крохотными. Потребовалось три дня уроков, чтобы я набрался мужества и спросил ее о комнате за железной дверью.
Она изысканно, но без церемоний разлила чай, как делала это все три дня. Однако на сей раз, передавая мне чашку, капнула в нее чего-то из малюсенького фарфорового пузырька, висевшего у нее на шее на цепочке.
— Что в пузырьке, Радость? — спросил я. Полное имя девушки было слишком нескладным для бесед, а когда я пробовал иные уменьшительно-ласкательные его разновидности (Ножульки, Божественный Танец и Оргазм), она реагировала без воодушевления.
