Если мне удастся сбежать от ангела, зарабатывать на жизнь профессиональным плакальщиком я не смогу, раз публика тут настолько неучтива, что отказывается помирать. Да и в любом случае придется учить новые погребальные песни. Пробовал заставить ангела смотреть МТВ, чтобы я освежил свой музыкальный лексикон, но даже с даром языков научиться разговаривать на хип-хопе я не в состоянии. Почему, например, царапать и ломать может кто угодно, а читать чушь — нет? Почему «лять» всегда женского рода, «мамашка» — всегда мужского, а «сука» может быть всякого? Сколько челов бывает в тусе, что такое «пырбаба ёперный бабай», почему овца — отстой, бычье — отстой, а овцебы-чье вдруг бывает ништяк, и нужно ли мне быть глючным салом, чтобы стать бомбой, или для этого достаточно просто быть глупым? Не буду я отпевать ничьих дохлых мамашек, пока не пойму.
Путешествие. Странствие. Поиск волхвов.
Сначала мы отправились на побережье. Ни Джошуа, ни я раньше моря не видели, поэтому, как только мы перевалили гору у самой Птолемаиды и перед нами раскинулась безбрежная синь Средиземноморья, Джош упал на колени и вознес хвалы отцу своему.
— Отсюда край света можно увидеть, — сказал Джошуа.
Я прищурился от слепящего солнечного света и попробовал действительно высмотреть его край.
— Похоже, он закругляется, — сказал я.
— Чего? — Джош обшарил взглядом горизонт, но никакой кривизны, кажется, не заметил.
— Край света выглядит скругленным. Наверно, он и есть круглый.
— Кто круглый?
— Свет. Мне кажется, мир — круглый.
— Конечно, круглый. Как тарелка. Дойдешь до края — можно упасть. Это любой моряк знает, — изрек Джошуа с непререкаемым авторитетом.
— Да не как тарелка круглый, а как шар.
— Не говори глупостей. Если бы мир был круглый, как шар, мы бы с него соскальзывали.
— А если он липкий? — возразил я.
Джошуа поднял ногу и осмотрел подошву сандалии. Перевел взгляд на меня, потом — на землю.
— Липкий?
Я исследовал собственную подошву, надеясь, вероятно, обнаружить клейкие сопли, вроде плавленого сыра, что удерживали бы меня на земле. Когда твой лучший друг — Сын Божий, устаешь проигрывать ему все споры.
— Если этого не видно, еще не значит, что мир не липкий.
Джошуа закатил глаза.
— Лучше пошли купаться. — И он ринулся с горы вниз.
— А как же Бог? — спросил я. — Его же ты не видишь. Джош остановился на полпути и простер руки к сиянию аквамаринового моря:
— Правда, что ли?
— Паршивый аргумент, Джош. — И я побежал по склону за ним, крича на ходу: — Если не будешь стараться, я больше не буду с тобой спорить. А может, липкость — как Бог? Сам же знаешь, как он бросает наш народ и продает его в рабство каждый раз, когда мы перестаем в него верить. Может, и липкость такая же. Перестанешь верить, что она есть, — сразу в небо улетишь.
— Хорошо, что тебе есть во что верить, Шмяк. Я ныряю.
Джош побежал по пляжу, скидывая на ходу одежду, а потом голым прыгнул в волны прибоя.
Позже, до тошноты наглотавшись соленой воды, мы направились по берегу к Птолемаиде.
— Я не думал, что оно такое соленое, — сказал Джошуа.
— Ну да, — подтвердил я. — По виду и не скажешь.
— Ты еще сердишься на меня? Что мне твоя теория круглой и липкой земли не понравилась?
— Я и не рассчитывал, что ты поймешь, — ответил я, стараясь, чтобы прозвучало солидно и по-взрослому. — Ты ведь у нас девственник и все такое.
Джош остановился, схватил меня за плечо и развернул к себе.
— Всю ночь, которую ты провел с Мэгги, я молился отцу своему, чтобы изгнать мысли о вас. И он не ответил мне. Это как засыпать на терновой постели. С тех пор как мы ушли оттуда, я пытался забыть, а ты снова и снова швыряешь мне это в лицо.
— Ты прав, — ответил я. — Я не учел, какие девственники чувствительные.
И тут еще раз — но далеко не последний — Князь Мира заехал мне в глаз. Костлявый кулак каменотеса рассек всю правую бровь. Ударил он гораздо сильнее, чем раньше. Помню белых чаек в небе надо мной, перышки облаков. Помню, как пена прибоя плескала мне в лицо, забивая уши песком. Помню, как думал: надо бы встать и двинуть Джоша по башке как следует. Помню, думал: но вот встану я и Джош ударит меня снова. А поэтому я еще немного полежал и подумал.
