Мэгги встала и дернула меня за собой.
— Слушай, в следующем месяце мы с Марфой идем в Кану на свадьбу — через неделю после Праздника кущей. Иаакан не сможет — у него заседание Синедриона или что-то вроде. Приходи в Кану. И Джошуа приведи.
— Постараюсь.
Она подбежала к стене и подставила сцепленные стременем руки.
— Полезай. — Но, Мэгги…
— Не хлюздить. На руки — на плечи — и на ту сторону. Осторожно — на стене черепки.
И я послушался — одну ногу в стремя, другую Мэгги на плечо, и через стену, не успел Иаакан выломать калитку.
— Поймал одну! — воскликнул слепец постарше, когда я сверзился на них.
— Придержи ее, я щас засажу.
Я сидел на валуне и ждал, когда Джошуа вернется из пустыни. Он вышел, я протянул ему навстречу руки, и он рухнул. Я едва успел его поймать и осторожно опустил на камень. Ему хватило ума обмазать все неприкрытые участки тела жидкой грязью, — вероятно, мешал пыль с собственной мочой, чтобы не сгореть, однако на лбу в нескольких местах грязь отсохла, и кожа там сошла до мяса. Руки стали тоненькими, как у маленькой девочки, и широкие рукава плавно обтекали кости.
— Ты как?
Он кивнул. Я протянул ему курдюк с водой, который держал в тени, чтоб не нагревался. Джош пил экономными глоточками, постепенно приходя в себя.
— Акриду? — Я протянул ему зажатую в пальцах хрусткую казнь египетскую.
При виде насекомого у Джоша сделалось такое лицо, будто он сейчас сблевнет всей выпитой водой.
— Я пошутил. — И я развязал котомку: финики, свежие фиги, маслины, сыр, маца и полный мех вина. Днем раньше я сгонял новенького в Иерихон за провизией.
Джошуа посмотрел на все это изобилие и ухмыльнулся, но сразу же прикрыл рот рукой.
— Ой. Оу. У-у.
— Что такое?
— Губы… обветрило.
— Мирра. — Я извлек из котомки пузырек мази. Через час Сын Божий освежился, омолодился и мы сидели и допивали вино — после нашего возвращения из Индии больше года назад Джошуа пил впервые.
— Ну и что ты видел в пустыне?
— Дьявола.
— Дьявола?
— Ну. Он меня искушал. Власть, богатство, секс — ну и прочее в том же роде. Я его отверг.
— И как он выглядит?
— Дылда.
— Дылда? Князь тьмы, змей-искуситель, источник всеобщего разложения и зла — а ты только и можешь сказать о нем, что он дылда?
— Довольно-таки дылда.
— О, ну это уже лучше. Я буду осторожнее. Ткнув рукой в новенького, Джошуа проговорил:
— Он тоже дылда.
И тут я понял, что Мессия, должно быть, чуточку окосел.
— Это не дьявол, Джош.
— Да? Тогда кто это?
— Я Филипп, — ответил новенький. — И завтра я иду с вами в Кану.
Джошуа стремительно развернулся ко мне и чуть не свалился с камня.
— А мы завтра идем в Кану?
— Да. Там Мэгги, Джош. Она умирает.
Филипп, которого прозвали Новеньким, попросил, чтобы в Кану мы пошли через Вифэнию: у него там жил друг, которого он хотел завербовать к нам в попутчики.
— Я сначала думал, он пойдет со мной за Иоанном Крестителем, но он не клюнул на акриды и ямы. А сам он из Каны. Ему наверняка захочется дома погостить.
Когда мы в Вифании вышли на площадь, Филипп окликнул белобрысого паренька, сидевшего под смоковницей. Паренек был тот же самый — это его мы с Джошем видели, проезжая через Вифанию больше года назад.
— Эй, Нафанаил, — сказал Филипп. — Мы тут с друзьями в Кану идем. Давай с нами. Сами они из Назарета. А вот этот, Джошуа, — он может оказаться Мессией.
— Может оказаться? — переспросил я.
Нафанаил вышел на дорогу и оглядел нас, прикрыв глаза от солнца ладонью. На вид ему было лет шестнадцать-семнадцать, не больше: на подбородке едва затевалась борода.
— А из Назарета может выйти что-нибудь путное? — спросил он.
— Джошуа, Шмяк, Варфоломей, — представил Филипп. — Это мой друг Нафанаил.
— Я тебя знаю, — сказал Джош. — Я тебя видел, когда мы здесь в последний раз проезжали.
Тут — совершенно необъяснимо — Нафанаил рухнул на колени перед верблюдом Джоша и объявил:
— Ты поистине Мессия и Сын Божий.
Джошуа посмотрел на меня, на Филиппа, затем перевел взгляд на парнишку, простершегося ниц у ног верблюда.
— Ты веришь, что я Мессия, только потому, что я видел тебя прежде? Хотя еще минуту назад ты был убежден, что из Назарета не может выйти ничего путного?
