Действительно, магистр едва не разразился смехом.
– И как вы думаете этого добиться?
– Откуда я знаю? – раздраженно ответил Риарио. – Я все думаю о царе Понта Митридате – помните, том, кто так упорно сражался с Римом во времена Суллы и Помпея. Он сделался настолько нечувствительным к ядам, многократно принимая их небольшими дозами, что, когда решил покончить с собой, не смог отравиться и прибег к услугам своего наемника.
– Чудесно, – заметил Аргирос. – А где вы возьмете маленькую дозу болезни? И…
Он осекся с открытым ртом. Он вспомнил Петра Склероса, его полную счастливую жену, их восьмерых детей – все они были здоровы, когда в Константинополе свирепствовала оспа. Он вспомнил отметины коровьей оспы на руке маленького Павла – и, конечно же, все остальные члены семьи Склеросов тоже переболели ею. Вспомнился и рассказ Риарио о том, как к нему приходили люди с коровьей оспой, опасаясь, что они заразились черной оспой.
– Во имя Пресвятой Девы и всех святых, – прошептал магистр.
– Что?
Риарио как будто еще сожалел о том, что поделился с магистром своими мечтами.
Запинающимся языком Аргирос изложил доктору свою догадку. Когда он закончил, то решил, что сейчас Риарио назовет его идиотом.
Врач медленно сжал руки в кулаки. Его лицо приняло выражение, которое Аргирос распознал не сразу. Василий припомнил времена, когда он служил в армии; как-то раз на опушке он наткнулся на дикого кота, выслеживавшего белку. Кот был так же сосредоточен, как сейчас Риарио.
– Постойте, – прошептал Риарио. – Вы понимаете, какое оружие вы дадите в руки врачей, если вы правы, Аргирос?
– Если прав, – повторил магистр. – А как вы это проверите?
– Я знаю, как можно это сделать, – заявил Риарио. – Взять немного гноя из язв и поместить его в разрез тому, кто уже переболел коровьей оспой. Если беднягу после этого не свалит оспа, то он уже ею никогда не заразится.
– Думаю, вы правы. Так сделайте это.
– Но с кем? – с усмешкой спросил доктор. – Какой безумец станет так рисковать собственной судьбой?
– Я, – ответил Аргирос.
– Не дурите, дружище. Если вы ошибаетесь, вы заразитесь по-настоящему, и не во имя исполнения глупого пожелания.
Магистр протянул вперед руки.
– Чего мне опасаться? Моя жизнь и так уже разбита.
– Это в вас говорит вино. И ваше горе.
– Утром я буду трезв и скажу вам то же самое. А что касается моего горя… если даже я доживу до возраста Мафусаила, все равно не перестану скорбеть. Вам-то это должно быть известно.
Риарио поморщился и неохотно кивнул. Тем не менее он сказал:
– Идите домой и ложитесь спать. Если вам хватит глупости прийти утром, что же, мы все обсудим, ели нет, я вас не упрекну, можете не сомневаться.
Аргирос не хотел возвращаться домой: воспоминания последних недель еще были чересчур горькими, чтобы он мог продолжать жить там. В конце концов, за него решили его ноги. Они стали ватными, когда он попытался встать из-за стола. Голова кружилась, как водоворот Сциллы. Он снова рухнул на стул и отключился.
Когда он проснулся, голова была такой тяжелой, что ему показалось, будто он умер и попал в ад. Он издал стон, затем другой и услышал собственный голос.
Риарио бродил по комнате; слушать его голос тоже было мукой.
– Есть два лекарства от похмелья, – произнес доктор. – Одно из них – капуста, а другое – опять вино. От капусты у меня всегда отрыжка. Держите.
Аргирос думал, что его бедный желудок уже не примет вино из кружки, которую ему подал Риарио, но желудок вино не отверг. Через какое-то время Василий вновь ощутил себя человеком, хотя и был погружен в меланхолию.
По осунувшемуся виду и покрасневшим глазам Риарио было ясно, что он тоже страдал от похмелья. Он взялся было за кусок хлеба, но вздрогнул и положил его на место.
– Я уже чересчур стар для такого рода развлечений.
– Я вдвое вас моложе, но уже много лет назад стал слишком стар для этого. – Магистр сел прямо и тут же пожалел об этом. – Оспа!
Риарио взглянул на него со смутным любопытством.
– Вы по-прежнему хотите идти дальше?
– Я же сказал, разве не так? Я помню. Это одна из последних вещей, которую я действительно помню.
