— Задом стань!
— Оттаскивай давай! А то я скоро ноги промочу…
— Умоляю-у-у…
— Пли!
Двое в серых шинелях закидывали песком кровавые лужи и сгребали уже пропитавшуюся землю.
Помучтел,[121] усатенький старичок в круглых очках, старательно заполнял свои ведомости, подсчитывая мёртвые души. Иногда он покрикивал:
— Убит, Митяй?
— Готов! — выдыхал один из палачей. — Водочки ба!
— Потом напьёсси…
И сатанинский «красный террор» продолжал своё безумное кружение…
Всё это Авинов увидел, унюхал, услыхал, вобрал в память до последнего дня за один краткий и страшный миг. Мысль его билась напряжённо и отчаянно. Что делать?!
Лестница была узка, ступени круты… Кирилл сделал вид, что оступился, — и ссыпался вниз, окунаясь в духоту и холод подвала, потянув за собою чекистов.
— Ах ты…
Один из троицы упал и перекатился, двое — Николаша и Мирон — держали Авинова мёртвой хваткой. Кирилл, обвисая на руках конвоиров, ударил «раздевальщика» Никитыча обеими ногами в живот, тот отлетел, рукавом шинели угодив в кровавый натёк.
— От, контра! — заорал он, вставая. — Шинелю мою изгваздал!
Николаша выпустил руку Кирилла, не удержав, и штабс-капитан тут же, с размаху, заехал чекисту ребром ладони по горлу. Мирон не отпускал его, выкручивая руку, тогда Авинов согнул ноги, падая на колени, рукою дотягиваясь до кобуры надсадно сипевшего Николаши, моргавшего ослепшими от слёз глазами.
Выцепив маузер, Кирилл ткнул дулом Мирону в живот и выстрелил. Пуля прошибла чекиста, задевая сутулого Митяя.
— Витюха! — завопил помучтел, прикрываясь, как щитом, гроссбухом. — Кончай энтого!
Названный, с глазами пустыми и будто неживыми, ужом извернулся, вскидывая оружие. Авинов метил ему в грудь, а попал в наган — револьвер крутануло, выламывая «Витюхе» палец.
— А-а-а-а! — разнёсся визг, путаясь с предсмертными криками приговорённых. Усатенький командир нервно хлопал себя по боку, всё не попадая по кобуре, и медленно, маленькими шажочками, отступал.
Третий палач, маленький, щупленький парнишка, обернулся на шум, смутно ощущая непорядок. Кирилл быстро отступил к выходу, стал боком подниматься по ступеням — и не спускал глаз со щуплого, держа того на мушке. Заплечных дел мастер стоял, покачиваясь, бледный, остролицый, ощеренный, а кадык так и ходил у него вверх-вниз по худой шее.
Двое обречённых на смерть — голых, босых, синюшно-бледных, заляпанных чужой кровью, тряслись от ужаса — руки их ходили ходуном, а ноги подгибались в коленках.
Кто-то из чекистов, до этого убиравших трупы, бросился к винтовке, прислонённой к стене, — выстрел из маузера заставил его пасть на пол.
— Лежать! Ни с места!
Истратив четыре патрона зараз, штабс-капитан раскокал три лампочки под ржавыми жестяными абажурами. Плечом толкнув дверь, он вывалился в коридор, ещё не веря, что жив.
Походя, Авинов вырубил мордастого, догрызавшего свой сухарь, — саданул рукояткой по темечку. Тот так и завалился — с сухарём во рту.
И всё это время Кирилла не отпускало тягостное ощущение надрыва — хотелось как можно скорее покинуть страшное обиталище ужаса и не моглось. Чудилось ему, что ноги, как во сне, едва переступают, зато всё окружающее воспринималось на удивление резко и отчётливо — выщербленный паркет, пятна чёрной грязи на притолоках, там, где их касались немытые руки, засиженные мухами стёкла.
В обшарпанном фойе, за конторкой, дежурил кудрявый охранник, пребывая в одиночестве. Он уже начал оборачиваться, выказывая чуб, растягивая губы в улыбке…
От удара в ухо его снесло со стула. Грузное тело дежурного проломило хлипкий барьерчик и выпало на кафельный пол. Отдохни, служивый…
Со второго раза попав стволом пистолета в кобуру, штабс-капитан вышел на улицу. Давешний «форд» всё ещё стоял у подъезда.
Продолжая движение, Авинов рывком выдернул шоффэра из машины, схватив за грудки, и залепил ему «ливерпульский поцелуй» — головой в лицо. Водитель, взмахнув руками, повалился на тротуар, а Кирилл занял его место.
Американское авто развернулось и понеслось…
