Глава 5
«КРАСНЫЙ ВЕРДЕН»[39]
Газета «Русский курьер»:
Царицын архиважен для большевиков — это их ворота на Юг, к хлебу и нефти. Поэтому Ленин приказал удержать город на Волге любой ценой, хотя Советская власть и довела его до ужасного состояния. Всё мало-мальски интеллигентное население истреблено, магазинов и лавок не существует. Зимой в городе свирепствовали страшные эпидемии, смертность была огромной, умерших не успевали хоронить — 12 000 трупов свалили в овраг у городской тюрьмы. С весною мёртвые тела стали разлагаться, зловоние стояло на несколько вёрст кругом…
На окончание Петрова поста[40] Добрармия вышла к Царицыну, подступила к Кривомузгинскому укрепрайону. Он окружал город подковою, концы которой упирались в Волгу. Три линии обороны опоясывали Царицын. Окопы были усилены колючей проволокой в пять колов и пулемётными гнёздами.
В двух верстах к северу затемнелись лавы красных, глухие раскаты орудий словно предвещали грозу.
Заработали, загрохотали белогвардейские пушки. Генерал Врангель объехал фронт полков на заляпанном «форде», приказав снять чехлы и распустить знамёна, а всем полковым хорам — играть марши своих частей.
Как на параде, строились полки в линии колонн, разворачиваясь в боевой порядок. Выдували медь трубачи, полоскались стяги.
Генерал Улагай выскочил вперёд, раздалась команда:
— Шашки к бою, строй фронт, марш, марш!
Блеснули клинки, разнеслось «ура», и покатился по степи грозный гул, задрожала земля — вся масса белой конницы ринулась в атаку, скрываясь в непроглядной туче пыли. Гремела артиллерия, пушистые дымки от шрапнели густо усеяли небо.
— Эхма! Силища-то кака попёрла! — восторженно заорал Кузьмич и с чувством выматерился.
Дроздовцы поднялись в атаку, бросились за командиром. Кирилла обгоняли люди, которых он видел однажды или дважды, а теперь не узнавал вовсе, так оборотились в бою. Всё неслось вперёд, как грозный степной пал, — атакующие цепи, тачанки, сёстры милосердия, крестившиеся при каждом взрыве снаряда, раненые на тачанках, в крови, в сбитых бинтах… «Ур-ра-а! Ур-ра-а-а!» — гуляло вразнобой и на все голоса.
Великий гром покрыл степь — заговорили, заревели, загрохотали сотни орудий и десятки бронепоездов с обеих сторон. Канонерки с Волги добавляли убийственного шума.
В медном небе кружились «ньюпоры» и «хэвиленды», щедро просыпая на красных конников целые ящики увесистых «стрелок».
Красные «летающие лодки» М-9 вились растревоженным роем, будто пчёлы у дупла с мёдом. Вот подбитый «Ньюпор-11» потянул к городу, оставляя по себе копотный шлейф, вот «сопвич» угодил под очередь из «виккерса», пущенную с бронепоезда «Атаман Платов», — и сорвался в штопор, сшибаясь с тарахтящим «спад-дуксом»…
Четырёхмоторные бомбардировщики «Илья Муромец» и «Александр Невский» проплывали медленно и важно, меряясь с облаками. Воздушные корабли опрастывались над Кривою Музгой и Сарептой, скидывая на головы красным бомбы в пятнадцать и в двадцать пять пудов.[41] В огне и дыму визжал раскалённый металл, жаля и сеча податливую плоть — путь к станции Воропоново весь был усеян мёртвыми телами.
— Танки идут! — едва расслышал оглохший Авинов.
Огромные, громоздкие ромбы «марков», оплетённые гусеницами, тяжко пёрли вперёд. Это были «самцы»,[42] ворочавшие орудиями в боковых спонсонах. Рокоча и лязгая, давя проволочные заграждения, танки разошлись вправо и влево, расстреливая красноармейцев, в панике бегущих перед стальными ящерами.
Кирилл шёл в атаку рядом с поручиком Димитрашем. Фуражку у поручика сбило пулей, и ветер трепал его рыжеватые волосы. Обернувшись к Авинову, Димитраш осклабился — сухо засветились его зеленоватые глаза — и вышел с пулемётом перед цепью. «Льюис» ровно застучал, срезая бегущих «товарищей».
Откуда ни возьмись, на белые цепи ринулся красный эскадрон. Штабс-капитан очень чётко увидел незнакомое серое лицо всадника в нахлобученной богатырке с синей звездой,
