Этот ребенок, похоже, был предоставлен самому себе с первых дней жизни, подобно множеству других таких же бедолаг. Как им удается уцелеть — одному богу ведомо. Многие умирают в младенчестве. Но если такой ребенок выживает, если вырастает, словно сорная трава, то уж обладает поистине незаурядной жизненной силой.
И в старом городе, и в новом не было ни одного человека, который не знал бы Башира. Не заметить и не запомнить его было просто невозможно. Он выделялся из толпы городских мальчишек не только тем, что был горбат, но и всем своим необычным обликом: в красивых чертах его лица, несмотря на их тонкость и пластичность, таились энергия и отвага, в необузданной курчавости волос было что-то дикое, а линия рта выдавала исключительную волю. Но замечательней всего были у Башира глаза. Они выражали такие свойства характера, которые никак не соответствовали его возрасту: задумчивость в сочетании с ироничностью и снисходительностью.
И еще одним удивительным даром обладал Башир: он пел, как ангелы на небесах.
Конечно, тому, кто впервые видел Башира, прежде всего бросалась в глаза его фигура. Горб на спине по форме и размерам напоминал большую сахарную голову, а горб спереди — страусиное яйцо. Однако Башир вовсе не походил на шута. Он был силен и стремителен. И одновременно в нем ощущалось какое-то скрытое величие.
Его смелость, решительность и ум притягивали к нему любопытных ребятишек, уличных газетчиков и попрошаек. Все они составляли его свиту, над которой он, такой же оборванец, как и они, властвовал безраздельно.
Но самыми верными его друзьями были щупленький мальчуган в огромной феске и девочка — такая стройная, свежая и хорошенькая, что можно было подумать, будто она явилась из какой-нибудь сказки, а не из реальной жизни.
Однажды летним днем, в час, когда толкотня и разноголосица на Большом базаре достигают наивысшего предела, горбун Башир появился на площади в сопровождении маленького Омара в большой красной феске и Айши, которая шла легкой танцующей походкой; у Омара в руках была тростниковая флейта, Айша несла тамбурин. Башир же, как обычно, шел, засунув руки глубоко в карманы своих изодранных штанов.
Вначале никто не обратил на них внимания. Люди привыкли видеть их на Большом базаре. И даже путешественники, оказавшиеся в это время в Танжере и на десяти разных языках с наивным изумлением обсуждающие базарные чудеса, не заметили три маленькие фигурки, затерянные в пестрой толпе.
Но тут мальчуган в огромной красной феске и девочка, каждое движение которой было исполнено удивительной грации, принялись играть на своих инструментах, а Башир запел. Стоило маленькому горбуну начать петь, как тотчас, словно по волшебству, воцарялась тишина. Чистота, нежность и поразительное богатство его голоса были, казалось, неземными. И мелодии его песен обладали такой же притягательной силой.
В них улавливались волнующие интонации испанских мелодий, чувствовалась таинственность протяжного пения арабов, хотя их никто никогда не слышал ни в Испании, ни в Марокко. Это были забытые андалусские песни времен мавританского владычества.
Голос маленького горбуна вызволил песни из глубины веков и выплеснул их на Большой базар. Покупатели забыли о своих покупках, а торговцы — о своей торговле. В несколько мгновений большая толпа обступила Башира.
Поистине невозможно представить себе многообразие лиц и нарядов в этой толпе. Старики, на лицах которых отпечатались спокойствие и мудрость, люди с изъеденными оспой телами, жители Юга и Севера, гор и равнин, городов и дуаров, погонщики верблюдов, купцы, грузчики, негры и метисы, шлёхи, рифы и даркава[2] (эти в религии самые фанатичные), крестьяне и нищие — и у каждого прическа, одежда — будь то убогое рубище или дорогая джеллаба[3] — соответствуют занятию, положению в обществе, выдают принадлежность к определенному племени или секте. Женщины держались позади мужчин — одни с закрытыми лицами, другие с открытыми; первые одеты в белые, черные, голубые и розовые ткани, у вторых волосы заплетены в косы — развевающиеся или прикрытые соломенными шляпами. И в глазах у всех собравшихся — одно и то же напряженное простодушное внимание.