Африка глазами Джой Адамсон - страница 4

В те годы, когда львица Эльса, а затем гепард Пиппа жили у нас, у меня были исключительные возможности для зарисовки этих прекрасных созданий.[3]

Многие часы, когда они играли или спали, я проводила рядом с ними и настолько хорошо изучила их повадки, что вскоре могла распознать малейшее изменение их настроения.

 О перемене настроения можно было догадаться не только по тому, какую форму принимали очертания их губ, как они раздували ноздри или ставили уши и головы, но и по выражению их глаз. У отдыхающих животных глаза были мягкими и теплыми, но при малейшем беспокойстве они мгновенно становились жесткими, а зрачки сокращались до размера булавочной головки. Напротив, когда животные находились в состоянии сильного возбуждения, например, беспокоились о своих детенышах, их зрачки становились такими огромными, что красивая, янтарного цвета радужная оболочка уменьшалась до самой своей границы и становилась похожей на тонкую рамку, на ее месте появлялась глубокая чернота.

Я часто задавала себе вопрос, как круглые зрачки, столь характерные для диких кошек, могли превратиться в зрачки-щели, свойственные домашним кошкам.

Эльсу рисовать было гораздо легче, чем Пнппу. Причина крылась, вероятие, в различии характера этих двух видов животных. Львы, которые являются для меня олицетворением чувства собственного достоинства, очень самоуверенны и, кроме того, ленивы. Гепарды же всегда находятся с очень напряженном состоянии, начеку. Мне они кажутся поистине воплощением изящества.

И Эльса и Пиппа были очень ласковыми, но Эльса открыто проявляла свои чувства, вероятно, потому, что она принадлежала к животным, которые живут не только в одиночку, но и группами, а Пнппа относилась к животным, ведущим одиночный образ жизни. Она была гораздо более сдержанна и в присутствии посторонних не проявляла свою привязанность.

Однако, когда мы играли все вместе, их объединяло чувство особой осторожности, и они старались не оцарапать меня. Если же нечаянно они все же задевали меня и появлялась кровь, то это, казалось, огорчало их больше, чем меня.

Когда я держала в своей руке лапу животного, она была такой доверчивой, что я с трудом могла представить себе, что эта нежная, бархатная лапа может мгновенно превратиться в настоящее орудие убийства.

Подобно всем львам, Эльса, когда ела, придерживала еду передними лапами, а Пиппа, как и все гепарды, сгибала передние лапы, когда ела мясо.

Другая общая черта их характера заключалась в том, что обе они не любили позировать мне. Может быть, они чувствовали, что, когда я рисую их, я отношусь к ним как к натурщикам, а не как к друзьям?

Мне было понятно их неудовольствие, так как я много раз и позировала для портрета, и рисовала сама, и мне хорошо было известно чувство напряженности и натуры и художника. Когда писали мой портрет, я обычно знала, не глядя на художника или на полотно, какую часть тела зарисовывали, и испытывала такое чувство, как будто меня мысленно анатомируют. И если учесть, что чувства животных значительно острее наших, то вполне естественно предположить, что при аналогичных обстоятельствах они испытывают гораздо большее напряжение, чем человек.

 Так или иначе, но Эльса и Пиппа определенно терпеть не могли, когда их рисовали, и в подтверждение этого они обычно отворачивали головы, или закрывались лапой, или, уходили прочь, увидев, чем я занимаюсь. Вот почему большинство моих зарисовок показывают их спящими или занятыми едой или чем-либо другим.

Только очень редко мне удавалось рисовать их, когда они смотрели прямо на меня.

Я хотела уловить выражение их взгляда, их непринужденные движения, и поэтому мне никогда не удавалось закончить наброски после того, как животное меняло свое положение.

Зарисовки помогли мне ближе узнать и понять обаяние Эльсы, Пиппы и их детенышей.

Когда в 1970 году я приехала на озеро Наиваша, я и не подозревала, что там живет пара обезьян колобусов. Это довольно не подходящее для них место, так как озеро лежит на небольшой высоте — около 2 000 метров, а эти древесные обезьяны обычно предпочитают жить на больших высотах.