Духовная теплота и благодать, исходившие от Хаджи–Георгия, согревали отцов, и потому им не требовалось калорийной пищи. Едой в братстве были орехи и мёд. Скоромное не разрешалось, ели без масла. На Пасху вместо яиц варили картошку и красили в красный цвет.
Во все святые дни Пасхи отцы братства Хаджи-Георгия утешались духовной радостью, а не вкусной едой. Благодать Божия укрепляла их и духовно и телесно; здоровье у всех было прекрасное.
Если, бывало, кто–нибудь из братий простужался, то старец топил печь. Когда она остывала, он сам сначала пробовал её рукой, потом заболевший брат влезал внутрь и вылезал здоровым. В других случаях больного клали перед аналоем в храме и всю ночь молились. Просили Божию Матерь о выздоровлении. Потом на литургии причащали. Так бывало обычно. Но если больной был уже старцем и страдал от предсмертной болезни, то такого Христос призывал к Себе для отдохновения от трудов.
Велико было дерзновение к Богу святого старца и отцов его братства. Все они были как ангелы. Многие, конечно, и до того проводили жизнь равноангельную, а тут сверхчеловеческими подвигами уподобились бесплотным, можно сказать, воспарили до Небес. Ум их непрестанно беседовал с Богом.
Святой старец имел и других послушников, уже в возрасте, для которых строгий устав братства был тяжек. Они жили в кельях неподалёку. Хаджи–Георгий сам снабжал их всем необходимым для жизни, чтобы пребывали нерассеянны, молились о своём спасении и о спасении всего мира. Большинство из них были русские.
Как–то поселились на келье у Хаджи–Георгия три или четыре новых монаха, привыкшие к некоторым удобствам в жизни. Они пришли к старцу по гордости, чтобы тоже считаться его духовными чадами. Своей немощью они заразили и других в братстве, в том числе и одного учёного монаха Феофана, молдаванина по происхождению. Они написали в Великую Лавру жалобу с тем, чтоб обязать Хаджи–Георгия изменить строгий устав. А всё потому, что этим трём–четырём он казался трудным.
Святой старец проявил послушание монастырским властям, и с того времени на келье стали вкушать масло по субботам и воскресеньям и есть варёную капусту.
Однажды большой кабан пришёл на огород возле кельи, стал топтать и поедать капусту. Монахи сказали старцу. Старец велел, чтобы в другой раз, когда кабан придёт, ему сообщили. И вот как–то вечером кабан стал ломать ограду и лезть в огород. Монахи позвали старца. Хаджи–Георгий, как только увидел кабана, перекрестил его, и тот застыл на месте. Старец взял его за ухо и дикий зверь, как послушная овечка, пошёл за ним в загон, где его в наказание заперли на три часа голодным. Через три часа старец открыл загон и выпустил животное со словами: «Любезный зверь, мало тебе других мест на Афоне, так ты приходишь сюда и уничтожаешь капусту, которой питается столько людей! Иди теперь с миром и больше не смей приходить, а то получишь двойное наказание». Больше кабан не появлялся.
Понятно, что для старца, пришедшего в духовный возраст, усмирить кабана было несложно, ведь он и в отрочестве своём, и когда был послушником Гавриилом, уже совершал чудеса куда более великие.
Нечто подобное произошло как–то и в скиту Кавсокаливьи. Повадился там на огород возле кельи один дикий кабан. Папа–Неофит послал Гавриила, и велел ему поймать кабана и на ремне привести к келье. Гавриил исполнил поручение. Старец повелел кормить его рисом и травой, сделать ему отдельную кормушку. Он сказал кабану: «Как проголодаешься, приходи сюда, монахи тебя накормят, а огороды, смотри, не трогай». Так кабан был принят на довольствие, и, проголодавшись, приходил на обед к келье.
Однажды старец из Керасьи пошёл со своим послушником Авраамом наверх по дороге к вершине Афона за дровами. Дров нарубили много, старец собрал их в кучу, стянул верёвкой и велел отцу Аврааму поднять их и нести. Тот удивился, потому что дров было столько, что четыре мула не смогли бы всё это разом перевезти. Но, веря в святость своего старца, взялся за верёвку, и стал взваливать дрова на спину. Хаджи–Георгий перекрестил груз, помог Аврааму подняться. Позднее отец Авраам сам говорил: «Я шёл, будто у меня на плечах была не гора дров, а лёгкое одеяло».
