Я с благодарностью прервал его объяснения:
— Зарядник нам больше не нужен. Нам осталось завтра утром снять одно интервью, а днем мы возвращаемся в Душанбе.
— Возьмите меня с собой! — сказал парень.
Многие нам так говорили. Это была та правда, в которой была доля шутки.
Мы вернулись к пашне минут через двадцать — двадцать пять. Сомнений, что это было то поле, не было — вон она, ветла у мостика! Туман сгустился, и даже там, где мы заметили пахаря, сейчас была сплошная пелена. Мы остановились на обочине, и по моей просьбе водитель исполнил лихую мелодию на клаксоне. Я вышел из машины, подальше от грохочущей музыки, и потянулся.
И замер. Разрезая молочный воздух, над моей головой возникла надменная морда верблюда с вывороченной нижней губой. «Как он забрался так далеко на север?» — подумал я и вспомнил, что пески Кара-Кума лежали еще на сотни километров севернее этих краев. Размеренной гордой походкой верблюд прошагал мимо нас, покачивая большими шерстяными сумками, притороченными к его облезлым бокам. Из пелены возник мальчик-погонщик лет четырнадцати, кутающийся в легкий балахон. А когда он оказался к нам спиной, верблюд уже исчез из виду.
— Посигналить еще? — знаками показал мне сквозь стекло Хабиб.
Я остановил его. Пусть работают! Илья сейчас, наверное, стоит на коленях, поставив камеру на землю, чтобы у крестьянина с плугом на первом плане были комья только что вспаханной земли. Он, не раздумывая, плюхался и в лужу, если кадр того требовал.
— Я схожу за ними! — крикнул я Хабибу.
Земля была глинистая, влажная и липла к подошвам. По свежей пашне нога утопала по лодыжку — я передвигался, как по болоту. Я прошел метров десять, а машины уже не было видно. Хорошо, хоть слышно — избавившись от меня, водитель не стал жалеть децибелы.
Я прошел еще метров десять — никаких следов ребят или крестьянина.
— Димыч! Илья! — крикнул я. — Вы где?
Ответа не было.
— Эй! — крикнул я погромче. — Давайте закругляйтесь, скоро полдник!
Тишина. И музыка из нашей машины теперь уже была едва слышна. Я огляделся — вокруг в пяти метрах от меня начиналась сплошная пелена. Самому бы теперь не заблудиться.
Продолжая кричать, я шел через поле. Понять бы хоть, какого оно размера, а то дошлепаю так до самых гор. Я точно прошел метров сто, когда передо мной видимое пространство перечеркнул глубокий арык. Я остановился и прислушался. Слышно было только журчание воды и далекое унылое карканье вороны.
— Ребята, вы где? Отзовитесь! Ау! Эгей! — изо всех сил крикнул я, приложив руки рупором ко рту и поворачиваясь в разные стороны.
Сам-то я хоть не заблужусь? Я оглянулся: на пашне отчетливо виднелись мои следы.
Но я пошел не по ним, а немного изменив направление. Вернуться по своим отпечаткам я всегда сумею, а так я рано или поздно наткнусь на следы ребят. Буду поворачивать каждый раз под девяносто градусов, как бильярдный шар от борта, и обязательно пересекусь с ними. Насилие и методичность! — повторил я своего любимого Ницше. Первое мы не любим, так что способ достижения цели для нас остается один.
Я продолжил движение, с трудом отрывая подошвы от липкой глины. На мои крики никто не откликался. Поле закончилось метров через пятьдесят — дальше виднелись корявые стволы оливковых деревьев, посаженных через равные промежутки. Нет, здесь крестьянин пахать не будет! Я обернулся: мои следы были отчетливо видны.
Следующий рикошет, по идее, должен был вывести меня к дороге. Может, разумнее будет выйти на нее, найти следы ребят и дальше двигаться по ним? Конечно же, как мне раньше это в голову не пришло! Сердце стукнуло у меня в груди — справа мелькнуло темное пятно. Я шагнул наперерез и чуть не наткнулся на человека. Это был Хабиб.
— Это ты? — разочарованно сказал я. — Слушай, они, похоже, потерялись.
— Еще бы! Такой туман!
— Странно, что они не отзываются на крики. Не слышат, что ли?
Хабиб в сомнении покачал головой:
— Я же услышал.
— Давай выйдем к дороге, найдем их следы и пойдем по ним. Да не по твоим следам! Лучше краем поля.
Мы пошли по твердой земле вдоль оливковой рощи. Метров через двадцать мы почти наткнулись — туман еще сгустился — на оставленный на краю поля плуг. Чуть дальше проявились оглобли и хомуты. Волов в упряжке уже не было, крестьянина тоже было не видать.
