Малек перевел взгляд на меня. Он еще не решил, кто из нас двоих больше повредился в уме.
— А как вы собираетесь вывести изумруд отсюда?
Я тоже, когда чем-то сильно удивлен, задаю вопрос не по сути, а чисто технический. Но для меня какое-то промежуточное звено отсутствовало, я не въезжал.
— Подождите, мы говорим о «Слезе дракона»?
— А о чем же еще?
— И ваш родственник знает, где он находится?
— Этот псих не только знает, где камень — он отвечает за его сохранность. Он готов принести его вам в обмен на освобождение своего сына. Он почему-то думает, что вы сможете это уладить.
Гада психом не был. Он понимал, что такой бесценный камень не могло купить ни частное лицо, ни даже преступный клан. Завести разговор о приобретении «Слезы дракона» могло только государство.
— Он правильно думает, — подтвердил я.
Во взгляде Малека появилось нечто новое, уже не только изумление. Я понял, что теперь уж я точно перешел черту. Отныне я целиком был во власти этих людей. Это они еще смогут предложить правдоподобное оправдание, типа: «Мы вели эти разговоры, чтобы вывести коварного русского на чистую воду!» Для меня путь к отступлению отныне был отрезан.
А раз так — вперед!
— Давайте уточним все же: что мы должны сделать, чтобы получить камень? — спросил я.
Малек коротко переговорил с Гадой.
— Вы совершенно уверены, что сможете сделать так, что его сына отпустят?
— Если я смогу сегодня как-то связаться с Душанбе, завтра к вечеру, самое позднее послезавтра, его сын будет на свободе, а уголовное дело будет закрыто.
Снова короткие переговоры.
— А какие гарантии?
— Подумайте, как сын командира Гады может связаться с ним, когда окажется на свободе. Когда командир Гада в этом убедится, он отдаст мне камень.
Переговоры.
— Командир Гада хочет еще, чтобы вы дали его сыну сто пятьдесят тысяч долларов. Столько стоил товар, который у него отобрали. Иначе его убьют его товарищи — ну, те, на кого он работает.
— На это может потребоваться больше времени, — сказал я. — Я не уверен, что в Душанбе можно достать такие деньги. Не исключено, что их придется привезти туда из другого места.
Вряд ли мне удалось здесь напустить туману. Все прекрасно понимали, в каком городе могли интересоваться изумрудом.
Выслушав перевод, Гада, раскладывая руками невидимые кучи, изложил свою схему.
— Он предлагает так, — перевел Малек. — Его сына освобождают — он достает камень. Сын говорит ему, что получил деньги — он отдает изумруд вам.
Ну уж нет! Сына, если командир Гада нарушит договор, можно будет попытаться снова поймать. А за деньги я как отчитаюсь?
— Нет, я предлагаю другую схему. Сын говорит ему, что он на свободе, командир Гада отдает мне камень. Он всегда сможет помешать мне улететь отсюда с изумрудом. Потом сын говорит ему, что деньги получил, и я спокойно улетаю.
Гада выслушал мое предложение и кивнул.
— А насколько я могу быть уверен, что получу камень? — спросил я. — Ведь его сына уже освободят.
Малек перевел. Командир Гада выпрямился и ударил кулаком себя в грудь. Из того, что он сказал, я понял слово «Аллах».
— Он клянется честью офицера, жизнью своего сына и Аллахом, что выполнит обещание, — перевел Малек и добавил для меня: — Такими вещами здесь не бросаются. По крайней мере, жизнью сына.
— Ну а если ему просто не удастся получить камень? Или ему помешают?
Малек понял, что значит «помешают».
— Помешать могут. Это как национальное достояние. Отвечает за него сам Масуд, но он же не будет стоять при изумруде с ружьем? А охраняют его военные, которые подчиняются командиру Гаде.
Малек покачал головой: ему все это казалось безумием. Он посмотрел на меня, но не осуждающе, не как на человека, который собирается втянуть его родственника в смертельно опасную авантюру, а как на персонажа какой-то трагедии, которого неумолимый рок толкает навстречу своей гибели. Потом он перевел взгляд на командира Гаду, летящего к собственному концу на несколько корпусов впереди меня.
— Ну, не знаю, — медленно произнес Малек. — Наверно, вы оба осознаете, что делаете. В любом случае, вы можете быть уверены, что он сделает все, чтобы освободить сына. Только…
