– Да тут целый тракт! – восхищённо произнёс Стефан, разглядывая на снегу следы от саней. – Не простаивает. Смотри, лошадиный навоз ещё снегом не припорошило.
Вскоре дорога привела к одинокому двору, с домом, прилепившимся на краю обрыва. Одна его стена свисала над пропастью, словно продолжение каменной кручи, уходившей в пропасть вертикальным свесом. Дом казался небольшим, в отличие от просторного двора, с длинным навесом для привязи лошадей.
– Постоялый двор, – со знанием дела кивнул боцман.
– Постоялый двор? Это что-то вроде гостиницы у дороги?
– Для почтарей, да фельдгонцов. Но сейчас никого нет, видишь, стойла пустуют. Можно рискнуть зайти.
Во дворе, вяло шевеля граблями, работал молодой парубок в широких шароварах и лихо заломленной овечьей шапке. Увидев бредущих по дороге оборванцев, он бросил работу и, подойдя к воротам, молча наблюдал за их шатающейся походкой.
– Иезус в помощь! – выкрикнул Стефан, изобразив на заросшем щетиной лице счастливую улыбку. – Господь послал тебя, добрый человек, нам во спасение!
– Или в наказание, – недовольно проворчал работник. – Таким, как вы, здесь не рады.
– Не суди по нашему рванью! – Стефан прошмыгнул мимо него во двор и громко сглотнул, увидев сушившуюся под крышей вязанку лука. – Бывает, что и в навозе находишь талер. Крикни хозяина, вот увидишь, он нам обрадуется. Руки у нас золотые, а работать будем за еду.
– Хозяйка у нас. Тёткой Вандой зовут. Сейчас позову.
Воспользовавшись тем, что остались одни, боцман шепнул:
– Помалкивай, Михай. Как и тогда, в Дубровке, изображаем мастеровых, только теперь заблудившихся. А пахнет-то как. Не иначе, тётка Ванда к нашему приходу приготовила утку.
В ответ Миша томно вздохнул, представив потемневшую утиную тушку на вертеле. За такое он готов был батрачить до захода солнца, не разгибая спины.
Вскоре на пороге показалась хозяйка – угрюмое, топорное лицо, укутанное в цветастый шерстяной платок, волочащиеся по земле юбки да засаленная стёганная фуфайка. Чёрными усами под распухшим носом и широкой грудной костью она больше походила на гвардейца владыки Сигизмунда, чем на миловидную хозяйку постоялого двора, но, увидев её, Стефан вдруг возмущённо обернулся к Смородину.
– Нет, ну ты посмотри, какой негодяй! Тётка, говорит! – начал он уверенно грубую лесть. – А я так вижу панночку, с глазами нашей графини Кобылянской! Не глаза, а топазы! Я её видел, когда в Варне служил при российском советнике. Да где я только не служил! – не мог остановиться боцман, вдохновлённый неожиданно заурчавшим животом. – Да думал, таких глаз больше нигде не увижу. Ан нет! Вот вам, полюбуйтесь – чистая бирюза! Да как же этот молокосос такую красоту мог назвать тёткой? А, Михай? Ну не наглец ли? Пани Ванда, меня зовут Стефан! – отвесил низкий реверанс боцман. – Руки мои ценили и генералы в столице, и дворяне в Пливине. Сознаюсь, дорого с них брал! А что ж не брать, если я того стою? Но у вас я готов работать, лишь бы видеть эти глаза, да вкушать обед, приготовленный такими гладкими, как шёлк, руками.
– Где ты такой болтливый взялся? – ухмыльнувшись, спросила тётка Ванда низким грудным голосом. И непонятно было, понравилась ей лесть Стефана или нет.
– В горах мы заблудились. В непогоду попали. То метель, потом лавина. Весь инструмент растеряли, да, слава Иезусу, сами хоть живы остались. А у вас, как я погляжу, давно мастеровые руки к дому не прикладывались? Вот и ворота покосились, и стены трещинами пошли. Непорядок. Но это мы быстро поправим. Вот пообедаем и возьмёмся. Верно я говорю, Михай?
– Угу, – поспешно согласился Смородин, не в силах справиться с вдруг нахлынувшеми фантазиями на тему ломившегося снедью стола.
Но тётка Ванда, вместо того, чтобы обрадоваться подвалившей дармовой силе и обозначить фронт работ, неожиданно устроила допрос:
– Ещё утром почтаря из столицы отправила, так он ничего про лавину не говорил! Это где ж вы её видели?
– В горах! – уверенно ответил Стефан. – Внизу лавин не бывает. А почтарю тому повезло, что здесь ночевал. Она ночью как раз нас и накрыла. Так что, хозяйка, хватит болтать – пора бы перекусить, да за работу!
