Гитлер часто прогуливался в тюремном саду; у него все ещё трудности со стилем – сохраняя на лице мину цезаря, он принимал хвалу со стороны своих верноподданных, будучи одетым в кожаные шорты, куртку от национального костюма, а нередко и не сняв с головы шляпу. Когда устраивались так называемые дружеские вечера, и он выступал на них, то «за дверями на лестнице молча толпились служащие крепости и внимательно слушали»[4 - Kallenbach H. Mit Adolf Hitler auf Festung Landsberg, S. 117 u. S. 45; см. также: Jochmann W. Nationalsozialismus und Revolution, S. 91.]. Словно и не было никогда поражения, он развивал перед слушателями легенды и видения своей жизни, а также – в весьма характерном сочетании – практические планы по созданию того государства, чьим единоличным диктатором он, как и прежде, видел себя; например, идея магистральных автомобильных дорог-автобанов, как и малолитражек «Фольксваген», согласно более позднему свидетельству, родилась именно в ту пору. Хотя время для посещений в тюрьме ограничивалось шестью часами в неделю, Гитлер по шесть часов в день принимал своих сторонников, просителей и политических партнёров, превративших крепость Ландсберг в место паломничества; немало было среди них и женщин – не без оснований об этой тюрьме говорили потом как о «первом Коричневом доме»[5 - Bracher K. D. Diktatur, S. 139. Об утверждении Гитлера, что до идеи автобанов и дешёвых автомобилей для народа он впервые додумался в крепости Ландсберг, свидетельствует X. Франк, см.: Frank H. Op. cit. S. 47. Эрнст Ханфштенгль пишет, что камера Гитлера производила впечатление гастрономической лавки и что излишки служили Гитлеру для ещё более благосклонного расположения к нему охранников, хотя они и так относились к нему хорошо. См.: Hanfstaengl E. Op. cit. S. 144. О массе посетителей, их пожеланиях, просьбах и целях см. отчёт дирекции тюрьмы от 18 сентября 1924 г.: BHStA. Bd. I, S. 1501.]. На 35-летие Гитлера, которое отмечалось вскоре после окончания процесса, цветы и посылки знаменитому узнику заполнили несколько помещений.
Вынужденная передышка послужила в то же время для него и своего рода поводом для «инвентаризации», в ходе которой он старался навести порядок в неразберихе своих аффектов и складывал обрывки когда-то читанного и наполовину усвоенного, дополняя все это плодами текущего чтения, в чертёж некой мировоззренческой системы: «Это время дало мне возможность разобраться с различными понятиями, которые до того я ощущал лишь инстинктивно»[6 - Слова Гитлера, сказанные им в кругу «старых борцов», см. Shirer W. L. Op. cit. S. 516.]. О том, что им действительно было прочитано, можно судить только по косвенным доказательствам и свидетельствам из третьих рук; сам же он в своей постоянной заботе самоучки, как бы его не заподозрили в духовной зависимости от кого-то, чрезвычайно редко говорил о книгах и любимых авторах – многократно и в различной связи упоминается только Шопенгауэр, с чьими произведениями он якобы не расставался на войне и мог пересказывать из них большие куски; то же относится к Ницше, Шиллеру и Лессингу. Он всегда избегал цитирования и создавал тем самым одновременно впечатление об оригинальности своих познаний. В автобиографическом очерке, датированном 1921 годом, он утверждал, что в юности занимался «основательным штудированием народнохозяйственных учений, а также всей имевшейся, в то время антисемитской литературы», и заявлял: «На 22-м году жизни я с особым рвением набросился на военно-политические труды и буквально в течение нескольких лет не упускал ни малейшей возможности самым тщательным образом заниматься всеобщей всемирной историей»[7 - ВАК, NS 26\17a; Hitlers Tischgespraeche, S. 82.], однако при этом никогда не упоминается ни один автор, ни одно название книги, всегда речь идёт – что так характерно для неконкретной формы выражения его гигантомании – о целых областях знаний, якобы усвоенных им. В той же связи – и вновь с указующим в даль перстом – он называет историю искусства, историю культуры, историю архитектуры и «политические проблемы», однако нетрудно предположить, что свои познания он до той поры приобретал лишь как компиляцию из вторых и третьих рук. Ханс Франк, говоря о временах заключения в ландсбергской тюрьме, назовёт Ницше, Чемберлена, Ранке, Трайчке, Маркса и Бисмарка, а также военные мемуары немецких и союзнических государственных деятелей. Но вместе с этим и до этого он черпал элементы своего миропонимания и из тех отложений, что наносились потоком мелкотравчатой псевдонаучной литературы из весьма сомнительных источников, чей точный адрес сегодня уже едва ли возможно определить, – расистские и антисемитские труды, сочинения по теории германского духа, мистике крови и евгенике, а также историко-философские трактаты и дарвинистские учения.
