— Инцест! — тотчас сказала Ада.
— Сдаюсь, — не выдержала Грейс. — Без словаря за твоими изобретениями не уследишь.
Но вот дневная жара достигла полной невыносимости, и вот уже первый в этом сезоне злодей-комар был звонко прихлопнут проворной Люсетт у Ады на ноге повыше колена.
Шарабан отбыл, увозя кресла, корзины и трех жующих лакеев — Эссекса, Миддлсекса и Сомерсета; уже мадемуазель Ларивьер и мадам Форестье обменивались певучим «адье». Взмахи рук на прощание, и близнецы вместе с древней гувернанткой и сонливой молоденькой тетушкой унеслись прочь в своем ландо. Блеклая, с прозрачными крыльями и неожиданно черным тельцем бабочка устремилась за ними вслед. Ада крикнула:
— Смотрите!
И сказала, что эта бабочка из рода японских «Аполлонов». Тут вдруг мадемуазель Ларивьер заявила, что, конечно, возьмет себе псевдоним, если ее рассказ напечатают. И, подведя двух своих очаровательных питомиц к коляске, sans façons[88] ткнула кончиком зонта в жирную красную шею Бена Райта, вульгарно храпевшего на заднем сиденье под низко свисавшей гирляндами листвой. Зашвырнув шляпку Иде на колени, Ада побежала к тому месту, где стоял Ван. Не сообразив, как будет двигаться солнце, он оставил свой велосипед под палящими лучами на целых три часа. Ада взялась поднять велосипед, вскрикнула обжегшись, чуть не упала, метнулась, устояла — и тут, смешно крякнув, лопнула задняя шина.
Вышедший из строя аппарат был оставлен под кустом, чтобы потом Бутейан младший, еще один персонаж из здешней челяди, отсюда его забрал. Люсетт отказалась покинуть свое местечко на козлах (приняв с благосклонным кивочком приглашение своего подвыпившего соседа по облучку, который у всех на глазах и без всякой задней мысли провел своей лапищей по ее голеньким коленкам); и за неимением страпонтинаАде пришлось довольствоваться сидением на твердых Вановых коленях.
Так произошел первый телесный контакт наших детей, и оба были смущены. Она уселась спиною к Вану, чуть изменила позу, едва лишь дернулась коляска, потом поерзала еще, расправляя свою необъятную юбку, которая словно покрыла его воздушным облаком, прямо-таки как простыня в парикмахерской. В каком-то полубредовом нелепом восторге Ван придерживал Аду за талию. Жаркие солнечные пятна, проворно скользя поперек полос ее кофточки-зебры, по тыльной стороне ее обнаженных рук, казалось, летели дальше, как по туннелю, через Вана.
— Отчего ты расплакалась? — спросил он, вдыхая аромат ее волос и ощущая жар ее уха.
Ада обернулась и некоторое время внимательно и загадочно смотрела на него, не произнося ни слова.
(Отчего расплакалась? Не знаю — что меня растревожило, сама не могу объяснить, только привиделось во всем этом что-то ужасное, темное, дикое, да, да, именно ужасное! Более поздняя приписка.)
— Прости меня, — сказал он, когда Ада отвернулась. Больше ни разу не сделаю этого в твоем присутствии.
(Да, кстати, насчет этого «прямо-таки как» — какая отвратительная фраза. Очередная приписка много позже рукою Ады.)
Вскипая и переполняясь страстью, Ван всем своим существом сладостно упивался своей ношей, чувствуя, как отзывается она на каждый дорожный ухаб, мягко распадаясь на две половинки, ударяя в самый стержень его желания, которое, он понимал, необходимо сдерживать, чтоб не смутить ее невинность возможной утечкой чувств. Если б не спасла ситуацию гувернантка девочки, обратившись к нему с вопросом, Ван, возможно бы, не удержался, расплавился в своей животной слабости. Бедняга Ван передвинул Адину попку на правое колено, смещая, выражаясь жаргоном мастеров пытки, «угол агонии». В тупой безысходности неудовлетворимого желания Ван следил, как проплывают мимо ряды изб, когда calèche проезжала через селение Гамлет.
— Никак не могу привыкнуть (m'y faire), — сказала мадемуазель Ожерель, — к этому несоответствию между богатством природы и человеческой нищетой. Только полюбуйтесь на этого décharné[89] старика с огромной прорехой на рубахе, взгляните, какая жалкая у него cabane[90]. И посмотрите на эту быстрокрылую ласточку! Сколько счастья в природе, сколько несчастья среди людей! Никто из вас так и не сказал, понравился или нет мой новый рассказ! А, Ван?
