Сын!
Я выполнил в точности твои указания насчет письма. Твой эпистолярный стиль настолько витиеват, что я заподозрил бы некий шифр, если б не знал, что ты принадлежишь к декадентской школе словесности и состоишь в одной компании с несносным Лео и чахоточным Антоном. Мне совершенно наплевать, спал ты с Люсетт или нет; хотя от Дороти Виноземской я знаю, что дитя было влюблено в тебя. Просмотренный тобою фильм был, несомненно, «Последний загул Дон-Гуана», в котором Ада и в самом деле выступает (весьма прелестно) в роли девушки-испанки. Как будто кто сглазил карьеру нашей бедняжки. Когда фильм вышел на экраны, Говард Гул стал утверждать, что его заставили играть немыслимый сплав двух Донов; что Юзлик (режиссер) изначально замыслил построить свой «фэнтези» на дубовом романе Сервантеса; что ошметки старого сценария грязными скатавшимися шерстинками влипли в финальный сюжет; и что если внимательно прослушать звуковую дорожку, услышишь, как собутыльник в таверне дважды называет Гула «Кихоткой». Гулу удалось откупить и уничтожить некоторое количество копий, тогда как остальные были упрятаны под замок адвокатом писателя Осберха, заявившим, что линия с гитанильей украдена из какой-то его стряпни. В итоге невозможно приобрести катушки с этой лентой, которая исчезнет, как пресловутый дым, едва рассеется с провинциальных экранов. Приезжай, вместе отужинаем 10 июля. Форма одежды — фрак.
Cher ami,
Nous fûmes, mon mari et moi, profondément bouleversés par l'effroyable nouvelle. С'est à moi — et je m'en souvientdrai toujours! — que presqu 'là veille de sa mort cette pauvre fille s'est adressée pour arranger les choses sur le Tobakoff qui est toujours bondé, et que désormais je ne prendrai plus, par un peu de superstition et beaucoup de sympathie pour la douce, la tendre Lucette. J'étais si heureuse de fair mon possible, car quelqu'un m 'avais dit que vous aussi y seriez; d'ailleurs, elle m 'en a parlé elle-même: elle semblait tellement joyeuse de passer quelque jours sur le «pont des gaillards» avec son cher cousin! La psychologie du suiside est un mystère que nul savant ne peut expliquer. Je n'ai jamais versé tant de larmes, la plume m'en tombe des doigts. Nous revenons à Malbrook vers la mi-août. Bien à vous,
Cordula de Prey-Tobak[483].
Ван!
Мы были глубоко с Андреем тронуты дополнительными подробностями, сообщенными тобой в твоем дорогом (т. е. скудно оснащенном марками) письме. Мы уже получили через г-на Громбчевского послание от Робинсонов, которые не могут себе простить, что дали ей (бедняги, из лучших побуждений) те пилюли от морской болезни, передозировка которых, приправленная алкоголем, должно быть, ослабила ее способность к выживанию — если в холодной, темной воде она поколебалась в своем решении. Не могу выразить, дорогой Ван, как я несчастна, тем более при мысли, что средь садов Ардиса разве могли мы знать, что такое несчастье возможно.
Единственная любовь моя!
Это письмо никогда не будет отправлено. Оно будет лежать в стальном ларце, зарытом под кипарисом в саду Виллы Армина, и если случится ему пролежать там полтысячелетия, все равно останется тайной, кто писал его и кому оно адресовано. Оно не было бы написано вовсе, если бы не стала последняя его строчка, твой последний вопль отчаяния, воплем моего триумфа. Вся тяжесть этого ликования, должно быть… [остаток предложения канул под ржавым пятном, когда в 1928 году ларец был откопан. Далее продолжение таково: ] …опять в Штаты, я предпринял беспрецедентный поиск. В Манхэттене, в Кингстоне, в Ладоре, в десятках иных городов я неустанно искал тот фильм, который не [выцвели слова] на корабле, из кинотеатра в кинотеатр, с каждым разом открывая в твоей игре новый ракурс сладостной пытки, новые потрясения прекрасным. Это [неразборчиво] полное опровержение гнусных снимков гнусного Кима. Артистически и ардистически самый лучший эпизод — один из последних, когда ты, босая, идешь за Доном, а тот устремился по мраморной галерее навстречу судьбе, к своему эшафоту, к кровати донны Анны под черным пологом, вкруг которого ты порхаешь, моя бабочка-зегрис, поправляя комически падающую свечу, шепча восхитительные, хотя и тщетные наставления на ухо хмурящейся даме, а затем выглядывая из-за мавританской ширмы и внезапно заходясь таким естественным смехом, беспомощным и милым, что начинаешь думать, искусство не искусство без этого эротического удушья веселящейся девочки. Подумать только, испанская моя зорянка, что всего-то твоя волшебная игра длится одиннадцать минут по секундомеру, складываясь из одиночных двух-, трехминутных сцен!
