— Странно от тебя такое слышать! Я зашел всего лишь, чтоб сказать, что кузен Дэн почил странной смертью в духе Босха. Вообразил, будто фантастический грызун-наездник увлек его из дома.>{136} Его обнаружили слишком поздно, он испустил дух в Никулинской клинике, все бредил этим фрагментом картины. Мне еще, черт побери, столько суетиться, собирать родственников. Картина теперь хранится в Венской академии искусств.
— Прости, отец… как мне втолковать тебе…
— Если б я умел писать, — задумчиво произнес Демон, — я бы описал, и, несомненно, не пожалел бы слов, как страстно, как пламенно, как кровосмесительно — c'est le mot[428] — искусство с наукой соединяются в насекомом ли, в птице ли дрозде, в чертополохе ли средь герцогского подстриженного боскета. Ада выходит замуж за любителя природы, но ум у нее как недоступный музей, вот однажды она, а также лапочка Люсетт, привлекли мое внимание, в силу одного гадкого совпадения, к определенным фрагментам иного триптиха, там тот бездонный сад лукавых забав, год эдак 1500, — а именно к бабочкам в том саду — самке лугового мотылька в центре правой части триптиха и черепаховидной нимфалиде в средней, изображенной как бы сидящей на цветке — отметь это «как бы», ибо оно отражает безукоризненные познания двух наших восхитительных девочек, утверждавших, что бабочка-то показана не той стороной; если бабочка, как мы видим на картине, сидит боком, то она к нам повернута изнанкой крыльев, а Босх, вероятно, подхватив пару крылышек в оконной паутине, предпочел более яркую наружную сторону и бабочку изобразил сложенной неверно. А мне, признаться, наплевать на осведомленность избранных, на раздувание страстей вокруг бабочки, на ревнителя шедевров, требующего чтоб Босх, как воск, отражал слепок времени; у меня аллергия на аллегории, и я убежден, что его не более чем забавляло скрещивание случайных фантазий, куда увлекали его причуды линии и цвета, и что изучать следует, как я и убеждал кузин твоих, именно радость зрительного восприятия, плоть и вкус женщины-клубничины, которую обнимаешь вместе с ним, или невыразимый восторг при виде неожиданно отверстой щели… да ты не слушаешь меня, хочешь, чтоб я убрался, и тогда ты, счастливчик, скотина такая, поспешишь прервать ее прелестный сон! À propos[429], я не сумел предупредить Люсетт, она где-то в Италии, но умудрился напасть на след Марины в Цицикаре>{137} — флиртовала там с архиереем Белоконским, — она приедет к вечеру, уже облаченная, будь уверен, в pleureuses[430], который будет весьма ей к лицу, и тогда мы à trois[431] отправимся в Ладору, ведь, не думаю…
Не под воздействием ли он какого сильнодействующего чилийского снадобья? Прямо неукротимый фонтан, безумный разброс, брызжущая палитра…
— …да нет же, не думаю что надо беспокоить Аду в ее Агавии… Он — этот самый Виноземский — отпрыск — от-прыск кого-то из тех самых великих варягов, которые завоевали то ли медных татар, то ли красных монголов — или как их там, — которые еще раньше завоевали бронзовых всадников, — до того, как мы в счастливый миг истории западных казино предложили им свою русскую рулетку и ирландскую «мушку».
— Я бесконечно, я чудовищно огорчен кончиной дядюшки Дэна и вашим крайним, сэр, возбуждением, — сказал Ван, — но кофе моей дамы стынет, не потащусь же я, в самом деле, в спальню со всем этим гнетущим имуществом.
— Ухожу, ухожу! Кстати, мы не виделись — с каких пор, с августа? Надеюсь, эта, во всяком случае, попривлекательней Кордулы, что была у тебя до, мой ветреный мальчик?
Так это ветрилия? А, может, драконикум? Ван явственно уловил запах эфира. Уйди, прошу тебя, прошу тебя, прошу!
— А перчатки? Плащ? Спасибо. Можно заскочить в твой ватерклозет? Нет? Ну что ж. Заскочу где-нибудь еще. Постарайся приехать ко мне как можно скорей, вместе встретим около четырех в аэропорту Марину и затем мигом на похороны и…
И в этот момент вошла Ада. Не голышом — о нет; в розовом пеньюаре, чтоб не шокировать Валерио, — прелестная со сна, уютно проходясь щеткой по волосам. И сплоховала: вскрикнула «Боже мой!» и метнулась назад в сумрак спальни. Не отзвенела и секунда, как все было кончено.
