Чувствую движение. А потом тело становится легче, легче… Я в свободном полёте. Если всё будет нормально, нам с Машей болтаться тут больше часа, пока за нами подгонят корабль снизу, успеем совершить полный виток, прямо как первый космонавт. Только он в илюминатор смотрел, а я сейчас монитор включу. На мониторе ещё лучше видно.
Страшновато мне, честно говоря. Вроде в машине, а не водитель, так, чемодан. Ничего от меня не зависит.
– Удачи, Алекс.
– Прощайте.
И тишина мёртвая. И я окончательно, совершенно один. И голубая планета подо мной, и нравственный закон во мне, а звёздного неба не видать.
Протягиваю руку, нажимаю кнопку, на корме раздается сухой треск. Ох… Как я боялся, что откажет система, что реактор сдохнет, что ещё чего-нибудь сломается.
– Шесть ноль пятый, вижу тебя, давай пеленг каждую минуту.
– Понял.
Человек на орбите в автомобиле заметнее, чем просто в скафандре – раза примерно в два. То есть в два раза больше, чем никак. Но если он ежеминутно даёт сильнейший разряд, его видно очень хорошо. Все шансы, что за ним прилетят.
И это, знаете, мотивирует. Сначала у нас всё отняли, теперь мы сами всё продули, но именно сейчас, болтаясь в безвоздушном пространстве один, как перст, в этой вселенской безнадёге я вижу какой-то просвет. Друг меня предал, а я его нет. А подруга родину предала, но не предала меня. Парня я убил ни в чём не виноватого, чтобы спасти тех, кого бескорыстно люблю. Ну и кто я после этого?…
Нажимаю кнопку, даю разряд.
– Шесть ноль пятый, спасибо. Уже идут к тебе, держись там.
Как ни странно, я после этого далеко ещё не конченый тип.
Сказано – держись там, – буду держаться.
И мы пока не проиграли.
И вообще, если у человека в наше хреновое время есть красная машина и чёрный пистолет, это как минимум сильно повышает настроение.
А значит, повышает шансы.
И вовсе я не один. Чего это я один? Нас тут целых трое. Мы с Машкой и Тошкой – да, я уже придумал имя пистолету, – ещё себя покажем.
И, надеюсь, понравимся той милой девушке.
Когда в одном из контейнеров что-то взорвалось, буксир-толкач бортовой номер сто пять был ровно на полпути от орбитального лифта к стоянке дальнобоев. Обычный рейс, все системы в норме, самочувствие экипажа сытое и удовлетворенное. Капитан глубоко задумался, это с ним бывает после обеда; механики колдуют над схемой энергосбережения, хобби у них – улучшать всё хорошее и доламывать всё плохое; операторы простонародно режутся в нарды; и никто не пристегнут, естественно.
Ладно, ладно, пилот застегнулся. Хоть один нормальный космонавт, даром что ведёт машину «без рук» и смотрит куда-то внутрь себя: у него там в голове крутится фантастический сериал про киборгов, шестнадцатый сезон, никто уже не надеется, что эти идиоты поженятся.
А штурман вообще чёрт знает где.
Привычная рабочая обстановка.
Капитан открывает глаза, ворочает затекшей шеей, оглядывается и говорит:
– А чаю мне сегодня дадут?
Тут оно и взорвалось.
«Шарахнуло так, что я почувствовал, как у меня волосы дыбом встали!» – рассказывал потом второй механик.
Он вообще-то лысый.
Шарахнуло и правда крепко: буксир словно прожгло насквозь, прямо косточки свои увидишь, отчего дыбом встало у всех что могло и не могло. С перепугу заглох реактор на всякий случай.
Темнота, красота – с потолка зачем-то искры сыплются, – видимость ноль, тяги нет, связи нет, жизнеобеспечения нет, короче, ничего нет, всё пропало, и все начинают взлетать над креслами.
Поди в такой обстановке поборись за живучесть корабля. Спасибо хоть не орёт никто благим матом, люди только шипят сквозь зубы. Потому что в зубах у экипажа ремни безопасности, а то совсем улетишь.
Электромагнитный импульс, убийца техники. В сто раз хуже обычного взрыва. Так бы просто разворотило пакет контейнеров к чертям, да и плевать, страховая заплатит, бросай пакет, лети домой. А тут – смертушка твоя из-за угла выглянула да подмигнула. Аварийный маяк должен был уцелеть, но пока спасатели отыщут буксир, реальный шанс загнуться, да ты ещё докричись тех спасателей.
– Доложить о повреждениях! – рявкает капитан.
