— Насколько я понимаю, ты не согласился с ним?
— Выходит так.
Амид посмотрел на него с любопытством.
— Ты не уверен в том, что он не прав?
— Я не могу позволить себе роскошь быть в чем-либо уверенным — разве вы, экзоты, сами не придерживаетесь того же принципа?
Амид кивнул.
— Да, порой ты мыслишь гораздо более зрело, чем можно было ожидать. Но ты все же послал мне свои документы. И пришел к нам за помощью.
— Я и Блейз с Иными — по разные стороны баррикады. Единственное здравое решение — объединиться с теми, кто тоже находится к нему в оппозиции. В камере у меня было достаточно времени, чтобы все обдумать.
— Могу себе представить. По словам Нералли, ты словно побывал на том свете, — покачал головой Амид.
— И много она вам рассказала? — спросил Хэл.
— Да, пожалуй, это и все, — пожал плечами Амид. — Она целительница, и у нее есть своя этика. К тому же мы бы предпочли услышать все, что ты считаешь нужным, от тебя самого.
— По крайней мере для начала? — уточнил Хэл. — Я вовсе не против того, чтобы вам это стало известно. В действительности же то, через что я прошел, не имеет никакого значения. Просто теперь я более четко, возможно, даже лучше, чем вы здесь, на Маре, представляю себе истинное положение вещей.
Амид слегка улыбнулся. Но улыбка тут же погасла на его лице.
— Все может быть, — медленно проговорил он.
— Да, — отозвался Хэл.
— Тогда скажи мне, — Амид пристально смотрел на него своими мудрыми, окруженными сеткой морщин глазами, — что же все-таки будет?
— Армагеддон. Последняя война. Когда она закончится, все окажется полностью под контролем Иных: не будет ни экзотов, ни дорсайцев, ни квакеров. И разумеется, никакого прогресса. Просто четырнадцать миров под властью Иных, где не может быть и речи ни о каких переменах.
Амид медленно кивнул.
— Возможно, — промолвил он, — если только Иным удастся это сделать.
— И тебе известно, как их можно остановить? — спросил Хэл. — Если да, то зачем нужен я?
— Ты можешь явиться средством или частью его, — ответил Амид, — поскольку в истории нет простых решений. Буду краток. Оружие, которое мы создали здесь, на Маре и Культисе, против Иных бесполезно. Только одна из Осколочных Культур способна противостоять им.
— Дорсайцы, — произнес Хэл.
— Да. — На минуту лицо Амида застыло и стало совершенно безжизненным, подобно маске. — Именно им придется сразиться с Иными.
— Физически?
Глаза Амида встретились с его взглядом.
— Физически, — подтвердил он.
— И вы решили, — сказал Хэл, — меня, воспитанного на культуре экзотов, дорсайцев и квакеров, послать к ним с этим известием.
— Да, — кивнул Амид, — но не только это. Наши выводы относительно тебя говорят о том, что ты сам по себе являешься крайне необычной личностью, — может быть, здесь и сейчас именно ты больше всего подходишь на роль лидера. Представляешь, насколько высоко некоторые из нас оценивают твои возможности...
— Спасибо, — сказал Хэл. — Но я думаю, вы мыслите слишком незначительными категориями. Похоже, вы считаете, что существует некто, кто поведет всех за собой, но под вашим контролем. Неужели у экзотов именно такое представление о ситуации?
— В каком смысле? — Голос Амида внезапно стал резким.
— Я не могу поверить, — медленно произнес Хэл, — что вы питаете какие-то иллюзии. То, что вы создали здесь и на Культисе, не имеет ни малейшего шанса выжить в той форме, к какой вы привыкли. Равно как и дорсайская и квакерская цивилизации в существующем ныне виде, независимо от того, остановят они Иных или нет. Единственная надежда состоит в том, чтобы любой ценой дать выжить всей расе, иначе — гибель. Человечество погибнет, если победят Иные. Хотя, возможно, им понадобится несколько поколений.
— И?.. — это прозвучало почти как вызов.
— И для того чтобы выжить, надо прежде всего ясно представлять, чем, вероятно, придется пожертвовать, — сказал Хэл. — Что, по твоему мнению и мнению твоих соотечественников, должно быть сохранено любой ценой?
Амид смотрел на него невидящим взглядом.
— Идея эволюции человечества, — произнес он. — Это ни в коем случае не должно умереть. Даже если будет суждено исчезнуть нам и всей нашей работе, проделанной за прошедшие четыре столетия.
