— Ты меня не трожь, я сегодня нервный!
— А нервный, так поди остудись. — Верка по-королевски сделала ручкой и шагнула обратно.
Борька перегнулся через прилавок, ухватил ее за косу и подтащил к себе.
— А носом в масло, ага?
— Пусти! Пусти, псих! — заверещала девчонка, отбиваясь.
— Где мать?
— Ну на огороде же! Я за нее, — Верка вырвалась и плаксиво заморгала. — Чего тебе?
— Чай.
Она швырнула на прилавок пачку чая.
— Соль.
Она молча положила соль.
— Водку.
— Паспорт покажи! — злорадно сказала девчонка. — Указ не читал?
— Сейчас покажу, — пообещал Борька, закипая. Злыдня Верка знала, что водка не для питья — для обмена на патроны и бензин, — И паспорт покажу, и еще кой-чего!
— Так уж и быть. По старой дружбе…
Борька спрятал бутылку в рукав, чай и соль положил за спину, в капюшон, внимательно пересчитал сдачу, с
— Спасибо сказал бы, — миролюбиво предложила Верка.
— Перебьешься, — Борька хлопнул дверью и направился к яру.
У Михалининого дома огляделся, еще раз запустил камнем в Дика. И, не дожидаясь, пока старуха выскочит на крыльцо, соскользнул вниз на осыпающемся песке.
Мужика с «Казанкой» на берегу уже не было. Борька догнал его минут через десять. Земляк не греб, лежал на баке,[2] закинув руки за голову, тихонько плыл по течению. Борька приглушил движок, бросил ему на грудь Михалинину щуку.
— На, пожуй пока.
— Не забудь: Авдотьин Колька. Тесть, мол…
— Добро, — Борька дал гари.
Внезапно захотелось есть, так остро, что засосало под ложечкой. Борька положил вторую щуку на колени и стал щипать свободной рукой жирное рыбье мясо. Засолено было круто, под пиво, и у Борьки скоро распухли, зачесались губы.
Берега сошлись ближе, горизонт изломали стрелы портовых кранов. Вскоре на отлогом берегу за стальной решеткой показалась нефтебаза — огромные резервуары на сварных козлах. У берега стоял, сбросив сходни на заплесок, плоский речной танкер. Вода вокруг танкера переливалась «павлиньими хвостами».
Борька приткнулся рядом с танкером, взял две канистры, водку, пролез под решеткой и направился к сторожевому балку, мимо длинной очереди заправщиков, перекачивающих бензин в свои цистерны. Коротко позванивал кран, подхватывая опустевшие резервуары и опуская полные. Под солнцем струились бензиновые пары, плыли, как жидкое стекло, над землей. Отсюда развозили бензин и солярку в город, на стройки, на буровые. Сколько же горючки жрет Сургут за день? Много, наверное — вон сколько машин по обоим берегам Оби: МАЗы, КрАЗы и БелАЗы, «Ураганы», «Татры» и «Уралы», да автобусы, да легковушки, — и всем горючка нужна.
В балке парень в промасленной телогрейке, с желтым лицом и отекшими глазами сидел за столом — рубал яичницу. Борька поставил перед ним бутылку. Сторож тоскливо покосился на нее и опять склонился над сковородой.
— Здорово, земляк.
— Привет, — нехотя буркнул сторож.
— Мне полста литров. И масло. Как обычно.
— Нет бензина.
— Да ты чо? — обалдел Борька. — А это чо, вода? — Он кивнул на резервуары за окном.
— Нет бензина, ясно говорю. И не будет! — Парень стрельнул глазами на дверь, сунул бутылку Борьке в руки, выпихнул из балка и нарочно громко крикнул — И чтоб я тебя тут больше не видел, понял? Ходят тут, понимать…
— Чо, погорел, земляк? Так чо на меня-то орать?
— Давай, принимай сходни!
— Ладно… Попьешь ты у меня водочки, землячок, — закивал Борька.
— Отчаливай!
Борька поплелся обратно к берегу. Бросил пустые канистры, водку спрятал в бардачок. Не пропадет. Авось не прокиснет.
А голодно уже до тошноты, до боли под ребрами. Борька сунул в рот сигарету — хоть закурить голод-то.
— Ты чо, земляк, головой ослаб? — с кормы танкера перегнулся матрос в засаленной «адидасовской» шапочке. — Где куришь-то?
Борька с остервенением рванул шнур. Всем он сегодня поперек горла стал. Что ж за день такой високосный?
Вдали замаячил остров Подкова со знаком-зеброй на обрывистом приверхе.[3] Над бухточкой, открытой с другой стороны, по течению, торчали голые мачты яхт. На острове стоял дощатый яхт-клуб со смотровым фонарем над крышей, пестрой гирляндой сигнальных флажков на флагштоке.
Фарватер у Подковы раздваивался. Слева огибали остров по коренному руслу большие суда, справа, напрямик, по ходовой воложке шла речная мелочь. Вблизи города на реке стало тесно, Борька то и дело взмахивал рукой, указывая встречным моторкам, каким бортом разойтись.
