Бьянка осторожненько вынула осколки разбитого стекла из фотографии Ноэля Бартоломью и завернула их в газету.
– Если бы я заблудилась в джунглях, ты бы поехал меня искать?
– Нет, это слишком опасно.
– Чтоб меня хоть сфотографировать, как твой многоюродный прапрадедушка?
Я рассмеялся:
– Разве мы уверены, что он ее сфотографировал?
Со свертком битого стекла она прошла на кухню, крикнув по дороге через плечо:
– Ну конечно.
Я поглядел на портрет. Сфотографировал? Он ее и впрямь нашел? Или американскую разиню-туристку провел ушлый китайский лавочник? Портрет и сундучок с памятными вещицами и документами дал мне Иа – давно, в те времена, когда я верил в здравый смысл и думал, что экспедиция могла окончиться крахом. Но Иа с терпеливой убежденностью, которую выказывал крайне редко, спокойно не согласился со мной. Все зависит от того, сказал он, что считать крахом. И добавил, что в один прекрасный день я все пойму сам. Но я так по-настоящему и не понял, хоть вновь и вновь перечитывал дневник. Ломкие пожелтевшие страницы, которые Ноэль испещрял своими малярийными каракулями – день ото дня все более неразборчивыми, – повествуя, как Гермиона Уилберфорс приходила к его одру. Пассаж, который заканчивался словами из Блаженного Августина: «Веровать – значит верить в то, чего пока не видел».
Бьянка снова вошла в кабинет:
– Я думаю, он ее сфотографировал в раю.
– Что-что?
– В раю. Там он ее сфотографировал.
Я усмехнулся, а Бьянка, увидев, какое у меня лицо, вдруг взбеленилась:
– Думаешь, ты все знаешь, да? Ты небось и в привидения не веришь?
– Нет. А ты?
– Верю, конечно. Я сама стану привидением.
Выходя из конторы, мы встретили миссис Ллантрисант. Он выглядела усталой и бледной и драила крыльцо, как робот.
– Принхаун да, мистер Найт!
– Принхаун да, миссис Ллантрисант! У вас усталый вид.
– Возраст мой такой, мистер Найт, потому и вид такой.
– Так вам, быть может, стоит взять несколько выходных, полежать задрав ноги?
– А кто вместо меня будет складывать салфетки для Ковчега?
– Так вот чем вы занимались?
Она замерла и, как пьяная, навалилась на швабру.
– Я счастлива, что могу внести свой вклад.
– Вы во все это верите, не так ли? Во всю эту затею с Ковчегом?
– А во что же тут не верить?
– Я имею в виду, вам ведь хочется на нем поплыть, не так ли?
Миссис Ллантрисант ухватила выбившуюся прядь волос и заправила под косынку. Рука у нее дрожала.
– Я это делаю ради детей. Нам-то уже слишком поздно, но деточки – они этого достойны.
– А Лавспун будет царем?
– Социальная геронтократия, мистер Найт, совсем как в Древней Греции.
– А чем плох Аберистуит?
Она опустила тряпку в воду.
– Удивительно даже слышать, что вы про это спрашиваете, мистер Найт. С чего вдруг он вам так занравился?
– У него, наверно, есть недостатки, но в данный момент он не располагается под десятью тысячами футов воды.
– Не десять тысяч, а менее двадцати морских саженей. Считайте, лужица.
Вдруг миссис Ллантрисант потеряла равновесие и завалилась на меня. Я ухватил ее за руку и поставил на ноги.
– Со мной все в порядке, правда-правда, – простонала она. – Просто поскользнулась – ступенечка мокрая.
– Вы слишком перетруждаетесь, вот что я вам скажу. Мы же не хотим, чтобы случилось то же, что на Пасху?
Мы с Бьянкой шли по набережной к Соспану.
– Безмозглая старая кошелка.
– Не надо ругаться.
– Ты видел, как она на меня зыркнула?
– Ну что ж поделаешь. Она человек старой закалки.
– А что случилось на Пасху?
Я заказал нам мороженого.
– Прихватило ее. Сказала, что из-за яблок в пироге, но ей пришлось так худо, что вызывали священника соборовать. С тех пор, правда, все было в порядке.
Бьянка склонила голову мне на плечо и сказала:
